146. «Какая уж тут гордость у того, кто, потеряв 100 скудов в игре с графом, начинает играть с конюхом, чтобы выиграть четыре реала? Что за скупость у того, кому не хватает 1000 скудов на неделю? Где роскошь и вожделение у того, кто все свое душевное внимание вложил в игру? Как можно обвинять в гневливости, кто из страха, что приятель оставит игру, готов выносить тысячу несправедливостей и мягко и терпеливо отвечать гордецу, который опередил его? Как может стать прожорливым, кто весь свой заработок и все свое старание ухлопывает на игру? Какая зависть к чужому добру в том, кто бросает и заведомо пренебрегает своим? Где лень у того, кто с полудня, а иной раз с утра до полуночи играет без малейшего перерыва? Однако не подумайте, что тем временем он дает праздновать своим слугам: тем из них, что должны присутствовать около него, и тем, что должны распоряжаться за него в храме, на рынке, в погребах, в кухне, конюшне и в непотребном доме».
А чтобы показать вам, Юпитер и остальные боги, что в доме Досуга нет недостатка в ученых и образованных людях, то как, по-вашему, может быть досуг в доме Досуга, если там не переводятся грамматики, которые спорят о том, что нужно ставить впереди – имя существительное или глагол? Почему прилагательное ставится иной раз перед существительным, иной раз – после него? Почему в некоторых речениях какая-нибудь связка, как, например, извините за слово, «et», ставится впереди, а другая, как, например, «que», ставится позади? …Кто автор, коему по закону следует приписать книгу «Приапея», мантуанец Марон или сульмонезец Назон? Не говорю уже о других таких же хороших вопросах и даже более тонких, чем эти. Разве есть нехватка в таких диалектиках, которые доискиваются, имел ли Хризаорий [97] – ученик Порфирия – золотые уста по природе, по признанию или только по прозвищу; должны ли Периермении предшествовать или следовать, или же их можно расположить, как угодно, ad libitum впереди и сзади категорий; должно ли собственное имя иметь числа и ставиться в порядке сказуемого или же – быть щитоносцем вида и пажем рода; должно ли, приобретя навык в силлогизмах, приступать к изучению Posteriora, где углубляется искусство суждения, или же тотчас переходить к Topica, благодаря коим совершенствуются в искусстве открывать; нужно ли упражняться в софистической хитрости ad usum vel ad fugam vel in abusum; четыре ли модуса, которые образуют модальности, или сорок, или четыреста; не хочу говорить о тысяче иных прекрасных вопросов.
В дому Досуга находятся и физики, которые сомневаются, можно ли познать природу: есть ли вещь в себе – движущее бытие или тело движущее, бытие природное или тело природное; действует ли материя иначе, как бытийственно; где линия совпадения физического и математического; было ли творение и создание пустоты; может ли быть материя без формы; могут ли сосуществовать вместе множество субстанциональных форм; и без конца подобных же вопросов о совершенно ясных вещах, которые поставлены в качестве вопросов только ради бесполезного расследования.
Там и метафизики ломают себе голову над вопросом principio individuationis, о вещи существующей, поскольку она существует; над доказательством того, суть ли арифметические числа и геометрические величины субстанция вещей; и об идеях – верно ли, что они сами по себе имеют субстанциональное бытие; о бытии тождественном себе или различном в субъекте и объекте; о сущности и явлении; об одних и тех же численных свойствах в одном и во многих предметах; о равноименности, одноименности и аналогии существующего; о связи между духовными существами и небесными кругами – зависит ли она от души или же от движения; может ли быть бесконечная добродетель в конечной величине; о единичности или множественности первых двигателей; о лестнице конечного или бесконечного прогресса в соподчиненных причинах; и о многих, многих тому подобных вопросах, которые посводили с ума стольких кукушек и высушили затылочный сок у стольких протософов…
Тут Юпитер не вытерпел:
147. – Мне кажется, Мом, тебя подкупил Досуг; ты так досужливо расходуешь и время, и красноречие. Сделай свое заключение, ибо нам ясно, что сделать с Досугом.
148. – Не стану, значит, – сказал Мом, – перечислять прочих недосужливых, которые заняты в доме этого бога, как то: множества пустых стихотворцев, кои, несмотря на общее презрение, хотят сойти за поэтов, множества баснописцев, множества новых рассказчиков старых историй, каковые уже были рассказаны тысячу раз, тысячью других и в тысячу раз лучше. Не скажу уже об алгебраистах, искателях квадратуры круга, фигуристах, систематиках, реформаторах диалектики, обновителях правописания, мыслителях о жизни и смерти, истых почтальонах рая, новых кондотьерах вечной жизни, вновь исправленной и выпущенной в свет со многими полезнейшими прибавлениями, добрых нунциях лучшего мяса и лучшего вина, которое не может быть ни греческим вином Сомма, ни мальвазией Кандии, ни аспринией Нолы. Пройду мимо прекрасных умозрений о необходимости и свободе, о вездесущии какого угодно тела, о самой высшей справедливости, какая находится у пиявок.
Тут вмешалась Минерва:
149. – Если ты, Отче, не заткнешь рот этому шуту, мы потратим время в напрасных разговорах и за сегодня не сумеем выполнить главного своего дела.
Тогда отец Юпитер сказал Мому:
150. – Мне некогда и не до твоей иронии, а что касается твоей заботы о Досуге, скажу тебе – Досуг похвальный и работящий должен воссесть и воссядет на том же самом месте, что и Работа, ибо Труд должен управляться Досугом, а Досуг – умеряться Трудом. Благодаря Досугу Труд становится разумнее, скорее и производительнее, ибо от труда очень тяжело переходить снова к труду. И все равно как без предварительного обдумывания и размышления нехорошо браться за дело, так точно не годится – и без предварительного досуга. Равным образом, не может доставить приятности и удовольствия переход от досуга к досугу, ибо переход этот приятен лишь тогда, когда исходит из лона усталости. Пусть же не всегда ты, Досуг, будешь приятен, а только после достойных занятий! Пусть для доблестной души пошлый и бездейственный досуг, когда он не явится после похвальных упражнений и труда, будет самою тяжкой работой! Зато приходи властелином к Старости и заставляй ее чаще оглядываться назад: и если она не оставила после себя достойных следов, сделай ее тяжелой, печальной, трепещущей перед близкой развязкой, которая приведет ее к неумолимому трибуналу Радаманта [98] – пусть таким образом старость восчувствует ужасы смерти прежде, чем та придет!
Саулин. Вот, кстати, хорошие слова Тансилла:
Тому поверьте, клятву кто дает для вас в поруки, —
Нет царства страшного на свете, что создать
Могло б раскаянья сильнее муки;
Затем что прошлое не возвращается опять.
И каждое хотя раскаянье несет с собой докуку,
Но в чувстве этом есть одно, что будет угнетать
И язвы в сердце загвоздит навек неизлечимо —
Как много было можно сделать,
Но без следа прошло все мимо [99] .
София. «И подавно хочу я, – сказал Юпитер, – дабы кончились плохо все бесполезные дела, что находятся в доме Досуга, из коих кое-какие перечислил Мом. Хочу, чтобы гнев богов пролился свинцом на этих деловых бездельников, которые привели мир в большее замешательство и беспокойство, чем то могло сделать когда-либо любое дело. На тех, повторяю, кто желает обратить все совершенство и благородство человеческой жизни в одни только досужливые верования и фантазии, так как, по их мнению, дела усердия и подвиги справедливости не делают человека (хотя это очевидно) лучше; наоборот, пороки и праздность не делают людей не угодными богам, коим были раньше угодны, так как все то, что есть, и даже самое худое, должно было быть.
