ХСТ: Даже если они не были согласны с вами по многим вопросам.
Макговерн: Если бы я мог так просто сказать это вам: я думаю, что, вероятно, вы преувеличили их численность. Я думаю, что стоило им собраться вместе, и это поражало людей, и столкнувшись с парнем, который сказал: «Хорошо, я или за Уоллеса, или за Макговерна», — легко было предположить, что это характерно для большого числа избирателей. Вот в чем парадокс: все это произвело впечатление и на меня, но на самом деле не так много людей выступило в мою поддержку. Кроме того, я думаю, что мы пострадали от тех людей, которые отвернулись от нас из-за дела Иглтона. Кто-то еще отвернулся из-за нападок на меня как на радикала. Думаю, они решили, что я более радикален, чем им хотелось бы. Кроме того, некоторые из них были оскорблены съездом. Я считаю, что он прошел отлично, но, как это показывали по телевидению, по-видимому, многим из этих парней он показался скоплением агрессивных женщин, воинственных негров, длинноволосых подростков, и я думаю, что эта комбинация, которая помогла мне выиграть выдвижение на пост президента, оскорбила многих из них.
ХСТ: Джон Холум и я говорили об этом в тот вечер. Там должен был быть кто-то, назначенный сидеть в комнате в Форте-Лодердейл и просто смотреть все шоу по телевидению, чтобы увидеть, как оно происходит и к чему ведет…
Макговерн: Да, я думаю, одним из главных моментов этого съезда была яростная речь Вилли Брауна, когда он говорил: верните мне мою делегацию — кричал это по всем телеканалам страны, и это испугало до чертиков многих людей, которые усмотрели в этом дикий воинственный крик чернокожих, вот, мол, вы видите — они собираются взять власть в стране. И то, что казалось нам мощным, целеустремленным и красноречивым, выглядело для многих людей страшным.
ХСТ: Получили ли вы какую-либо ответную реакцию в связи с этим?
Макговерн: Да, получил.
ХСТ: Во время проведения съезда?
Макговерн: Не во время съезда, но потом я столкнулся с людьми, которые не были впечатлены этим так, как я, которых это, по сути, оттолкнуло. И это был один из самых ярких моментов съезда… Вам нужна открывашка?
ХСТ: Да, но у меня осталось только одно пиво. Хотите немного? У вас есть стакан? Я даже еще не позавтракал. У меня был трудный день. Пришлось встать еще до восьми.
Макговерн: Это из-за того, что в вашем номере арестовали девушку?
ХСТ: Да, но я не хочу вдаваться в подробности… На самом деле я стал таким взвинченным, что во вторник пошел к врачу в Аспене, чтобы выяснить, что, черт возьми, со мной происходит… Я простудился, и весь мой организм пошел вразнос. Мы прошли через шесть часов обследования в больнице, полноценной работы врачей, а затем я вернулся в его кабинет, и он сказал, что у меня то-то и то-то, вирус, ничего серьезного, но добавил, что за все годы его практики, а это 15 или 20 лет, — и он один из тех людей, один из тех высококлассных врачей Хьюстонского медицинского центра, которые уволились и отправились в Аспен, — так вот он сказал, что никогда не видел никого в таком состоянии тревоги, как я. Он сказал, что я прямо-таки на грани полного психического, физического и эмоционального коллапса. И в этот момент я начал задаваться вопросом: как, черт возьми, вы или кто-либо еще выжил, потому что… Я действительно удивляюсь, думаю, что говорил вам это в понедельник в самолете.
Макговерн: Да, это фантастическая физическая и эмоциональная перегрузка.
ХСТ: Но это никогда, похоже, не сказывалось на вас, однако сказывалось на некоторых других людях и, бог знает почему, сказалось на мне.
Макговерн: Тем не менее я не хотел бы пройти через это снова.
ХСТ: Ну, достаточно одного раза в четыре года, надо прийти в себя. Вот главный вопрос, до которого я хочу добраться, тем более что у меня тут есть личный интерес. Я не вижу никакой необходимости для себя оставаться в политике, занимать этим голову или выдвигаться куда-то. Я думал баллотироваться в сенат от штата Колорадо, участвовать в гонке против Гэри на предварительных выборах. Однако не уверен, что все это серьезно. Тем не менее вот какой вопрос преследует меня сейчас, после разговоров с Джоном и всеми остальными участниками кампании, которые я вел в последние два-три дня: может ли такой вид кампании вообще сработать? Были ли допущены технические ошибки? Все дело в недочетах или кампания была обречена с самого начала из-за какого-то заблуждения или неверного понимания?
Макговерн: Я думаю, у нас был шанс, когда мы покинули Майами, что нам удастся зажечь общественность. Был период прямо после того, как я получил выдвижение на пост президента, когда мне казалось, что большинство американского народа действительно не понимает, как ко мне относиться. Но впечатление у них было благоприятное.
ХСТ: Я бы поставил на собственную смерть, когда только что покинул съезд… Я был оптимистом.
Макговерн: Да, я тоже. Теперь я думаю, первое, что они увидели, — это была та история с Иглтоном, которая, как оказалось, отвратила многих людей. Не важно, что я должен был сделать, вы понимаете, мы вляпались с этим. Это оказалось настоящим несчастьем. А потом в прессу попали сообщения о разногласиях среди сотрудников, и это произвело впечатление беспорядка, хаоса, отсутствия единого направления, и я думаю, что это повредило.
ХСТ: Я знаю, что повредило. По крайней мере, так считают люди, с которыми я говорил.
Макговерн: Так что эти два фактора были связаны, и дело Иглтона подорвало моральный дух сотрудников. Люди обвиняли друг друга, а возможности передохнуть в ходе кампании за выдвижение не было — мы должны были броситься прямо в этот бой с Иглтоном, и поэтому я думаю, что если на тот момент и был шанс выиграть выборы, то, вероятно, тогда-то мы его и потеряли. А потом начали действовать другие факторы: «мир вот-вот наступит», переговоры… Я думаю, что на самом деле проблема войны работала на президента. Ведь тогда переговоры — по крайней мере начало переговоров с Пекином и Москвой, — казалось, разоружили многих умеренных и либералов, которые в противном случае могли переметнуться на другую сторону.
ХСТ: Но это происходило еще до съезда.
Макговерн: Да, так и было, но это произошло заранее, чтобы смысл, наконец, начал доходить до них. Я думаю, что после Майами у нас не было благоприятных возможностей. А у президента были. Я имею в виду, что он очень умно организовал свою кампанию. Он скрылся с глаз общественности, и у него было достаточно средств, чтобы нанять людей на почтовую рассылку, и все получили письма, отвечающие их интересам и чаяниям. И их негативные телевизионные ролики, искажавшие мой образ, тоже были эффективны.
ХСТ: Ролик с крутящейся головой?
Макговерн: Да, эта крутящаяся голова, разящая солдат. Ролик о благосостоянии. Они сосредоточились на этих темах. Может быть, мне нужно было раньше пойти на телевидение с продуманными сессиями вопросов и ответов — такими выступлениями, которые я проводил там последние несколько недель. Возможно, это помогло бы несколько снизить негативный эффект дела Иглтона… И еще одна проблема: после Майами у большей части персонала возникло ощущение, что какого-то единого, общего руководства сотрудниками нет. Кто в этом виноват, я не знаю… Оказалось, что там было много путаницы относительно того, кто действительно главный, кто имеет право принимать окончательные решения. Этому, возможно, надо было уделять больше внимания. Однако, когда вы все это суммируете, ничто из этого, на мой взгляд, не идет ни в какое сравнение с тем фактом, что республиканцы были пойманы среди ночи за взломом наших штаб-квартир. Они убивали людей во Вьетнаме бессмысленными даже с военной точки зрения бомбардировками. Они заключали тайные сделки, продавая общественные интересы за вложения в кампанию, ну вы понимаете, проводили деньги через мексиканские банки и делали еще много других скандальных вещей.
