Торговая активность варягов на названном в их честь море развивалась в двух направления. Одно из них было описано еще автором ПВЛ так: «Поланомъ же жившимъ ωсобе. по горамъ симъ. бе путь изъ Варагь въ Греки, и изъ Грекъ по Днепру. и верхъ Днепра волокъ до Ловоти. [и] по Ловоти внити в-Ылмерь ωзеро великоє, из негоже ωзера потечеть Волховъ и вътечеть в озеро великоє Ново, [и] того ωзера внидеть оустьє в море Варажьскоє»
{497} — «Когда же поляне жили сами по себе на горах этих, тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, а в верховьях Днепра — волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское». Само название этого пути указывает, что инициаторами его создания были варяги. В «сниженном» варианте Память об их связи с торговлей сохранилась в русском языке до XIX в., где варягом называли скупщика всякой всячины по деревням, перекупщика, коробейника
{498}. Если не считать выдуманного монахами путешествия апостола Андрея, то первый известный по письменным источникам случай использования этого пути, да и то в военных целях, относится к походу Бравлина, речь о котором пойдет ниже. Тем не менее, когда спустя двадцать лет после призвания варягов Олег, придя с севера к Киеву, назвался купцом, это не вызвало никаких подозрений у Аскольда и Дира. Это показывает, что к 882 г. путь «из варяг в греки» функционировал уже как торговая магистраль.
Однако, как свидетельствуют данные археологии, до пути «из варяг в греки» возник путь «из варяг в арабы», который играл гораздо большую роль в жизни Северной Европы. Обычно возникновение Балтийско-Волжского пути определяется по древнейшему комплексу Старой Ладоги, основанной около 750 г. Однако уже отмечалось, что появление торгово-ремесленного центра — это не освоение данного торгового пути, начало использования которого уловить крайне сложно, а переход к его интенсивному функционированию. Начало складывания Волжского, Балтийского пути, считал В.Б. Вилинбахов, следует связать с началом прилива восточного серебра в Европу в конце VI в., а уже в VII в. китайские источники упоминают о янтаре, привозимом в Поднебесную из Хорезма, куда он попадал, видимо, с берегов Балтики. Весьма показательно, что самое первое упоминание о янтаре в арабской литературе (сочинение Абу Юсуфа ал-Кинди, написанное в первой половине IX в. и дошедшее до нас в передаче Бируни) связывает его со славянами: «Янтарь — это смола… происходящая от деревьев, растущих в стране славян, по берегам одной реки. Вся она (смола. — М.С.), которая падает с тех деревьев в воду, твердеет и плывет в море. (Потом. — М.С.) волны морские выбрасывают ее на берег»
{499}. Славяне в ту эпоху, за исключением прибалтийских вендов, не жили в районе месторождения янтаря на Балтике, и тот факт, что мусульманские авторы считали, будто этот минерал происходит из их страны, говорит о том, у кого именно они его покупали. Находка сасанидской монеты VII в. в кургане культуры длинных курганов у деревни Струги Малые на западе будущей Новгородской земли также, по всей видимости, отражает процесс складывания торгового пути
{500}.
Крупнейшим центром на пути «из варяг в арабы» в Восточной Европе стала Старая Ладога. Проводивший там раскопки Г.С. Лебедев так характеризует международное значение этого города: «Хронология строительных горизонтов… охватывает время с середины VIII до X в. Уже во второй половине VHI — начале IX в. Ладога стала крупным центром международной торговли. Клады арабских дирхемов (786, 808,847 гг.), средиземноморские стеклянные бусы, передневосточный “люстр”, балтийский янтарь, фрисландская керамика и резная кость характеризуют масштабы связей Ладоги»
{501}. Когда впоследствии начал функционировать путь «из варяг в греки», этот город вообще оказался в очень выгодном положении на пересечении двух торговых путей. Неизбежно преувеличенные слухи о купцах с далекого севера Европы дошли до исламского мира, и в первой половине X в. Масуди в своей книге сообщает следующее: «Русы — многочисленные народы, имеющие отдельные виды. У них есть вид, называемый Луда'ана. Они самые многочисленные, посещают для торговли страну Андалусию, Италию, Константинополь и хазар»
{502}.
Весьма показательно, что финны и эстонцы называют Ладожское озеро Венеенмире — «Русское море»
{503}, или, точнее, «море венедов» — так немцы и финно-угры называли славян. Как видим, данные именно столь любимого норманистами финского языка красноречиво свидетельствуют о том, какой именно народ в первую очередь плавал по Ладоге. На связь с западными славянами указывает и название острова Виндин на Волхове к югу от Новой Ладоги, где выгружали товары с зимующих у пристани судов. «Более чем вероятно, — отмечал Д.К. Зеленин, — что этот остров получил свое имя от вендов, т.е. балтийских славян, которые часто приплывали сюда на своих судах, причем местные финны называли их обычным для всех западных финнов именем венды…»
{504} Выводы, сделанные на основе филологии, в этом вопросе полностью подтверждаются данными археологии. В Средневековье на Балтике использовались суда двух типов — скандинавские и южнобалтийские. Результаты многолетних раскопок рисуют следующую картину: «Практически полное отсутствие деталей скандинавских судов, особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии. В раскопах Новгорода и Старой Ладоги найдены бортовые доски, большое количество элементов ластовых уплотнений, включая скобы разных типов, трапециевидные шпангоуты, шпангоуты-планки и множество деревянных нагелей разных размеров и типов. Это косвенно указывает на существование устойчивых связей Новгорода именно с южным побережьем Балтики…»
{505} Специально исследовавший этот вопрос А.В. Лукошков приходит к следующему выводу: «Более того — можно предполагать, что именно из западнославянских земель побережья Южной Балтики был привнесен на новгородские земли опыт строительства судов для речного и прибрежного плавания»
{506}. Данный вывод подтверждается и наблюдением норвежской исследовательницы А. Стальсберг. Анализируя погребения в ладьях на территории Древней Руси, автоматически причисляемые норманистами к числу скандинавских, она отметила, что ладейные заклепки в них «ближе к балтийской и славянской, нежеди к скандинавской традиции»
{507}.
Необходимо подчеркнуть, что связи западных славян с Ладогой фиксируются археологически именно в эпоху, непосредственно предшествовавшую летописному призванию варягов. Анализируя результаты находки на Рюгене клада из двух тысяч арабских монет, датируемого 849 г., общим весом 2,8 кг, и серебряных украшений пермского типа, И. Херрман писал: «В целом можно считать, что в середине IX в. мореплаватель, который жил в Ральсвеке на Рюгене, имел прямые связи с Волжским торговым путем или, по крайней мере, со Старой Ладогой. Лодки, на которых можно везти такие богатства, известны из Ральсвека. Керамика, господствовавшая в это время в Ральсвеке, относится к так называемому фрезендорфскому типу. Аналогичный материал известен и в Старой Ладоге»
{508}. Поскольку около велетского Менцлина также было найдено серебряное украшение пермского типа, исследователь отмечает, что ни о каком скандинавском посредничестве речи идти не может: «Большое число арабских серебряных кладов на южном берегу Балтийского моря относится ко времени около 850 г., тогда как в скандинавских странах арабские серебряные сокровища (клады) встречаются после середины IX в. (…) Распределение отдельных археологических находок IX в., а также обстоятельства их нахождения указывают на непосредственные регулярные морские связи южного берега Балтийского моря, который был населен полабскими славянами, поморянами со Старой Ладогой»
{509}. Надежной основой для регулярных связей славян Варяжского моря между собой стало возникновение в VIII — IX вв. морских торговых портов в Старграде и Рерике у ободритов, Арконы и Ральсвика у ранов, Менцлина у велетов, Колобжега, а затем Волина и Щецина у поморян и Старой Ладоги у ильменских словен. Исходя из современных нумизматических данных, торговые операции с арабским серебром начинаются в 50–60-х гг. VIII в. и продолжаются почти сто лет без участия скандинавов
{510}. О более чем скромной первоначальной роли скандинавов, даже если брать в расчет Готланд, в торговле с арабским миром свидетельствуют следующие нумизматические данные: «До начала IX в. куфические монеты на о. Готланд не поступали, а три клада, датируемые первой третью IX в., содержали всего 83 экземпляра. Клады же, найденные в Восточной Европе, содержали, по самым приблизительным подсчетам, не менее 6500–7000 монет»
{511}.
