С западными славянами новгородцы, которых летописец охарактеризовал «суть люди от рода варяжского», были связаны тесными и многоообразными связями. Рассматривая различные группы новгородской керамики, Г.П. Смирнова отметила: «Аналогии первому типу новгородской керамики обнаружены в керамическом материале поморских славянских поселений северных районов Польши и германских земель. (…) Рассмотренная новгородская керамика наиболее близка к варианту группы Фрезендорф и Тетерев. И мекленбургская, и новгородская керамика одинаково датируются X в. Однако, если эта группа керамики в Мекленбурге генетически связана с более ранними формами и дает дальнейшее развитие, то в Новгороде керамика первого типа не имеет предшествующих форм и исчезает в середине XI в.»
{566}. В другой своей работе исследовательница отметила, что аналогичная западнославянской керамика появляется в Новгороде в наиболее древних его слоях: «На основании сопоставления новгородской лепной посуды с керамическим материалом славянских памятников северо-западных областей СССР, а также с материалами VIII–IX вв. из Польши и ГДР, можно сделать вывод о том, что слой, лежащий ниже мостовых, относится к более раннему времени, чем середина X в.»
{567}. Ценность керамического материала заключается в том, что он свидетельствует о перемещении в Новгород отдельных групп западнославянского населения, поскольку сосуды явно не везли через море на продажу. В.В. Седов, обратившийся чуть ранее к анализу данного керамического материала, пришел к следующему выводу: «Объяснить появление биконических и реберчатых сосудов на ранних славянских памятниках Приильменья можно только предположением о происхождении новгородских славян с запада, из Венедской земли»
{568}. Следы западных славян хорошо прослеживаются в Новгороде и в гораздо более поздний период, причем в связи не с чем-нибудь, а с возведением оборонных сооружений Детинца — сердца города: «В Новгороде следы культуры балтийских славян известны и в археологических материалах: так, конструкция вала 1116 г. в Детинце, раскопанная недавно, имеет точные аналогии только у балтийских славян и совершенно неизвестна на Днепре. <…> Заметим, что речь идет именно о балтийско-славянском контингенте новгородского населения, а не о заимствовании новгородцами у балтийских славян отмеченной специфики своей культуры в процессе торговых или политических связей, что представляется невероятным»
{569}. О мощном западнославянском влиянии говорят не только особенности строительства центра города, но и сама внутренняя городская структура Новгорода. Помимо него она встречается лишь в некоторых других городах, в связи с чем В.А. Янин и М.Х. Алешковский делают следующий вывод о ее происхождении: «Между прочим, кончанские организации также восходят, как предположил А.В. Арциховский, к балтийским славянам, у которых имелись общественные здания контины — центры отдельных частей города. Концы прослеживаются и в Пскове, Руссе, Ладоге, Кореле, Ростове, Смоленске, однако сомнительно, чтобы они были и в других городах древней Руси»
{570}. Отмечая западнославянские-новгородские параллели как в методике строительства мостовых, так и в устойчивости самой поселенческой системы, сохранявшейся при последующих перестройках, А.А. Молчанова констатирует: «Единственным истоком славянской городской культуры Северо-Запада могут быть славянские города Балтийского побережья»
{571}.
Уже само название Новгорода, то есть нового города, указывает на его преемственность к какому-то старому городу. В самой Новгородской земле мы видим Старую Руссу, Старую Ладогу, однако, во-первых, их определения как «старых» фиксируются в документах гораздо позднее первого упоминания Новгорода, и, во-вторых, старыми они оказываются не относительно города на Волхове, а относительно перенесенных на новое место городов с аналогичными названиями — Руссы и Новой Ладоги. В силу этого естественной оппозицией Новгороду оказывается Старград западнославянского племени вагров. Хоть он и находится на противоположной стороне Балтийского моря, однако выше были показаны тесные и древние связи между западными славянами на территории современной Германии и северной частью будущего восточнославянского мира. Логическая связь названий обеих городов настолько бросается в глаза, что мысль о том, что Старград и есть тот старый город по отношению к более молодому Новгороду, уже высказывалась исследователями. Большинство специалистов не поддержало эту гипотезу, поскольку она основывалась лишь на оппозиции двух топонимов, однако предлагаемые ими объяснения возникновения названия центра Северной Руси также нельзя признать убедительными. Поскольку ни одна из предложенных версий возникновения названий Старграда и Новгорода не объясняет относительную редкость этих названий, попробуем посмотреть, не существуют ли каких-либо других связей между западнославянским Старградом и восточнославянским Новгородом помимо их названий.
Во-первых, следует отметить, что еще одна подобная пара существует в польском Поморье, однако там Старград и Новгород территориально расположены относительно недалеко друг от друга
{572}. В нашем случае мы видим прямо противоположную картину: у живших на территории современной Германии западных славян нет Новгорода, а у восточных славян — Старграда. Во-вторых, недалеко от Старграда мы видим одно чрезвычайно любопытное название Новостарграда, города, входившего в венедскую треть Ганзейского союза
{573}. Примечательно, что хоть данный город и был новым по отношению к Старграду, однако он получает название не собственно Новгорода, что было бы наиболее естественно, а именно Новостарграда. Разумеется, мы не можем однозначно утверждать, что западные славяне знали, что новым городом по отношению к их Старграду уже является восточнославянский Новгород, и в силу этого дали еще одному новому городу подобное необычное имя, однако именно такое объяснение является наиболее правдоподобным.
Выше уже отмечалось, что, благодаря находкам дирхемов, связи западнославянского и северо-восточноевропейского регионов возникли достаточно рано, с момента начала функционирования Волжско-Балтийского торгового пути в конце VII — начале VIII в. В четвертой главе было показано, что в обоих городах в языческий период существовало не фиксируемое больше нигде в славянском мире сочетание культов богини — покровительницы города и Перуна в его окрестностях. Земли вокруг Любека и находящегося неподалеку от него Старграда средневековые источники называют Русью, что опять-таки указывают на тесные связи обоих регионов. Совокупность всех этих данных приводит нас к выводу, что отечественный Новгород получил свое название нового города именно по отношению к Старграду, главному городу вагров.
Наличие западнославянского элемента не было спецификой одного лишь Новгорода и надежно фиксируется на всем севере Руси: «Керамические комплексы так называемого балтийского облика обнаружены в Новгороде, Пскове, Старой Ладоге, Городке на Ловати и пр. Они датируются преимущественно IX–X веками и свидетельствуют о массовом проникновении в пределы Северной и Северо-Западной Руси поморо-славянского населения. Начало процесса расселения поморских славян в бассейне р. Великой и Псковского озера, как считает В.В. Седов, относится уже к VI–VII векам. На тесную связь псковских кривичей и новгородских словен с венедскими (западнославянскими) племенами указывают и данные лингвистики»
{574}. Даже норманист А.А. Шахматов знаменитое новгородское цоканье, наиболее яркую и заметную черту этого местного диалекта, объяснил тем, что в VII–VIII вв. ляшские поселения были распространены далеко на восток от территории современной Польши: «Ляхи были поглощены русскою волною, но, смешавшись с севернорусами, они передали им некоторые звуковые особенности, вызвав между прочим и смешение ц с ч»
{575}.
