– Неужели боксер? – помрачнел Макар.
– Да нет же! Я просто беспокоилась за Галку! – соврала Саша второй раз.
И снова получилась не ложь, а без пяти минут чистая правда.
Илюшин приобнял ее за плечи.
– Извини, что пришлось уйти. Больше я такой глупости не совершу. Что-то тут у вас явно пошло не так.
Саша снова засмеялась. Макар даже не представлял, до какой степени верно описывает положение дел.
Вокруг шумели, бестолково топтались у стола, поглядывали на куриные окорочка, заманчиво истекающие прозрачным соком, и на наливку, и на рассыпчатую картошку под зелеными брызгами укропных веточек. Нина Борисовна бережно выставила в центр длинный салатник с красно-желтой пестрой смесью. Похоже, это блюдо представлялось ей совершенным.
– Крабовые палочки! – воодушевился Макар. – При изготовлении которых ни один краб не пострадал. А когда пригласят к столу?
– Мы не можем сесть без Елизаветы Архиповны, – шепотом объяснила Саша.
– Сюда, сюда его катите! – громко распоряжался боксер Валера.
– Не нашли! – страдала Алевтина. – Как же так? Неужели бросила нас?
– Архиповна могла!
– Вернется! Погуляет – и вернется, вот увидите!
– А мы-то как же?
– Есть хочется!
– И выпить!
– Тихо! Пахом Федорович не одобряет!
– Вот пускай дома сидит и не одобряет, – негромко, но внятно пробормотал дядя Гриша.
Назревал бунт.
Галка сидела ни жива ни мертва и с трудом поддерживала светскую беседу с собственным женихом. Ей представлялось, что из кустов вот-вот вынырнет Елизавета Архиповна и обвинительно ткнет в нее желтым пальцем.
Молчаливые мальчишки, похоже, утомившиеся от своих игр, сидели на стульях и невыразительными глазами смотрели на яства. Нина, пожалев, отправила их в дом. Кое-кто проводил их завистливыми взглядами: на кухне оставались запасы жареной курицы.
– Эх, курочка-то стынет!
– …а наливочка-то выдыхается!
«А Елизавета Архиповна все лежит и лежит…»
– О чем задумалась? – внезапно спросил Илюшин.
Саша утратила почву под ногами. Надо было в очередной раз соврать, но как назло, именно в этот момент ее охватила беспомощность. У Макара нюх на вранье. Он все поймет!
Спасла Сашу мать жениха.
– Пахом Федорович! Ужин наш, выходит, отменяется. Нет Елизаветы Архиповны!
Патриарх дернул седыми бровями. Все почтительно примолкли.
– Зачем они советуются со старым маразматиком? – озадаченно прошептал Илюшин.
– Традиция! – пояснила Саша.
– А почему все вокруг стола топчутся?
– Традиция!
– А зачем ждут старушку?
Саша выразительно глянула на него.
– Сам догадаешься или объяснить?
Пахом Федорович тем временем проводил какую-то глубокую внутреннюю работу.
– Нету, значит, Аграфены? – вопросил он.
– Нету, – горестно всплеснул руками Григорий. – Нету голубушки нашей Пелагеи Силантьевны! Бросила нас Гликерия. Не снизошла Матрена Прокофьевна.
– Гриша!
Но патриарха ничто не могло отвлечь от раздумий. Он скрипел, кряхтел и ворочал головой. Больше всего Пахом Федорович напоминал ржавый автомат, в который бросили монетку. И непонятно, то ли сейчас в стакан хлынет газировка, то ли заиграет «Рио-Рита», то ли вообще все разнесет к чертовой бабушке.
– Сейчас покажет кузькину мать! – предупредил Макар.
– Мяу! – вякнул Берендей.
Саша по опыту уже знала, что предсказания Илюшина относительно Сысоевых полностью оправдываются. Тем временем патриарх раздувал щеки и топорщил редкую щетину. Внутри него булькало и хрипело, шестерни вращались уже неостановимо. Чаша весов от «Рио-Риты» и газировки явно склонялась в сторону уничтожения главных сил противника.
– Пусть не показывает! – испугалась Стриж. Происходящее со старцем выглядело все более устрашающим. Кажется, даже Нине стало не по себе.
– Терпи.
– Я не хочу!
– Традиция!
– Макар, останови его!
– Как я его остановлю? Не видишь, у него унутре неонка и думатель!
– У него сейчас будет унутре инфаркт микарда, вот такой рубец!
– Мяу!
Их тихому препирательству положил конец сам Пахом Федорович. Невидимое кипение внутри него достигло пика, из ноздрей вырвался пар, волосы на бровях встали дыбом, и патриарх исторг гневный рык:
– Напрасно прятал я в траву свою усталую главу!
«Господи, – мысленно ахнула Саша. – За «Мцыри» взялся!»
– Напрасно, – подтвердил Илюшин.
Остальные, оторопев, внимали.
– Мой труп холодный и немой не будет тлеть в земле родной!
– Отчего же? – не согласился Макар. – Смотря откуда вы родом.
– И с этой мыслью я засну и никого не прокляну!
– А вот это правильно! – одобрил Илюшин. – Это гуманно.
В глазах Олега мелькнуло восхищение. Кажется, до сегодняшнего дня никто не осмеливался вести осмысленный диалог с Пахомом Федоровичем, когда творческий родник пробивался наружу и смывал окружающих полноводной рекой поэзии.
Патриарху беседа тоже пришлась по вкусу.
– Теперь один старик седой, развалин страж полуживой, – пробурчал он куда более миролюбиво.
– Да вы еще всех нас переживете, Пахом Федорович! – заверил Макар.
– Но в нем мучительный недуг развил тогда могучий дух! – приободрился старец.
– Это заметно!
– Он зна́ком пищу отвергал!..
– А вот здесь, простите, не соглашусь, – твердо заявил Илюшин, перебив патриарха на полуслове.
Пахом Федорович от такой дерзости забыл про Мцыри и озадаченно крякнул.
– Нина Борисовна стол накрыла! – Макар широким жестом обвел салаты и горячее. – Гости собрались! Разлили по чарочке!
– Чашу, полную вина! – мечтательно отозвался старикан.
Что-то в напевной речи Илюшина явно находило отклик в его сердце.
Он глубоко вздохнул и уставился на куриные ножки.
– В России вряд ли вы найдете две пары стройных женских ног, – ностальгически прошептал патриарх.
– Вот именно! А здесь этих ног… – Илюшин склонился над блюдом с курицей. – Раз, два, шесть… Десять пар!
– Десять! – восхищенно икнул Григорий.
– Десять! – страдальчески отозвался Валера.
