Гамашу показалось, что Питер уже вроде бы забыл о том, какую роль он сыграл в этой истории.
– А на ваши выставки она писала рецензии?
Питер кивнул:
– Но ей мои работы нравились. – На его щеках загорелся румянец. – Я всегда подозревал, что она написала ту разносную рецензию, чтобы досадить Кларе. Вбить клин между нами. Она решила, что если она мелочная и завидущая, то и Клара такая же.
– А она не такая?
– Клара? Поймите меня правильно. Бывает, от нее с ума можно сойти. Она может раздражать, быть нетерпеливой, иногда неуверенной. Но она всегда радуется удачам других. Радуется за меня.
– А вы за нее радуетесь?
– Конечно. Она заслужила тот успех, который получила.
Это была ложь. Нет, Клара действительно заслужила успех. Гамаш это знал. Как знал и Питер. Но оба они знали, что Питера это вовсе не радует.
Гамаш спрашивал не потому, что не знал ответа. Ему хотелось узнать, солжет ему Питер или нет.
Питер солгал. А если он солгал в этом, то в чем еще он мог солгать?
Гамаш, Бовуар и оба Морроу сели за ланч в саду. Бригада криминалистов расположилась по другую сторону клумб, они пили лимонад и ели сэндвичи из бистро, но для них четверых Оливье приготовил нечто особенное: охлажденный огуречный суп с мятой и дыней, нарезанные помидоры и салат из базилика, сбрызнутого уксусом, а еще холодного отварного лосося.
Обстановка была идиллическая, если бы ее не нарушали криминалисты, которые то проходили мимо, то появлялись из близлежащей клумбы.
Гамаш посадил Клару и Питера так, чтобы они не видели работы экспертов, но Гамаш понял, что это самообман. Морроу прекрасно знали, что приятный пейзаж перед ними – речка, поздние весенние цветы, тихий лес – это далеко не вся картина.
А если они и забывали об этом, то тема разговора им напоминала.
– Когда вы в последний раз общались с Лилиан? – спросил Гамаш, нанизывая на вилку кусочек розового лосося и макая его в майонез.
Голос его звучал тихо, глаза на добром лице смотрели задумчиво. Но Клара не обманывалась на его счет. Гамаш мог быть вежливым, мог быть добрым, но он зарабатывал себе на жизнь тем, что ловил убийц. А такая работа отнюдь не улучшает характера.
– Много лет назад, – ответила Клара.
Она проглотила ложку холодного, освежающего супа, спрашивая себя, а в самом ли деле ей так уж хочется есть. И странным образом, пока мертвое тело оставалось безымянным, аппетит у Клары начисто отсутствовал. А теперь, когда стало известно, что убитая – Лилиан, аппетит разыгрался волчий.
Она взяла ломоть французского батона, оторвала кусок, намазала маслом.
– По-вашему, это было сделано намеренно? – спросила она.
– Что было сделано намеренно? – спросил Бовуар.
Он не был голоден, а потому неторопливо ковырялся вилкой в тарелке. Перед ланчем он зашел в ванную и принял таблетку от боли. Не хотел, чтобы шеф видел, что он принимает таблетки. Не хотел, чтобы Гамаш знал, что по прошествии стольких месяцев после ранения он все еще страдает от болей.
И теперь, сидя в прохладной тени, он чувствовал, как боль отпускает его, как ослабевает напряжение.
– Что у вас на уме? – спросил Гамаш.
– Не могу поверить в то, что Лилиан убили именно здесь по чистой случайности, – ответила Клара.
Она повернулась и увидела движение в зелени кустов. Агенты пытались воссоздать вчерашнее преступление.
Лилиан приехала сюда. В день вечеринки. И ее здесь убили.
В этом не приходилось сомневаться.
Бовуар смотрел на Клару, повернувшуюся в своем кресле. Он был с ней согласен. Это не совпадение.
Первая мысль была такой: Клара сама и убила эту женщину. Здесь был ее дом, вечеринка в ее честь, а убитая – ее бывшая подруга. У нее были мотив и возможность. Но Бовуар даже не представлял себе, сколько таблеток ему нужно принять, чтобы поверить, будто Клара – убийца. Он знал, что большинство людей способны на убийство. И в отличие от Гамаша, который верил в существование доброты, Бовуар знал, что доброта – состояние временное. Люди оставались хорошими, пока светило солнце, а на тарелке лежал отварной лосось.
Но стоит отобрать это у человека – и тогда посмотрите, что будет. Отберите у него еду, кресла, цветы, дом. Друзей, супруга, который служит опорой в жизни, доход – и посмотрите тогда.
Шеф верил, что если разгрести зло, то на дне найдешь добро. Он верил, что у зла есть свои границы. Бовуар не верил. Он считал, что если разгрести добро, то обнаружишь зло. Без границ, без тормозов, без предела.
И каждый день он переживал из-за того, что Гамаш не понимает этого. Что он слеп в этом отношении. И в слепых зонах могут происходить страшные вещи.
Кто-то убил женщину всего в двадцати футах от того места, где они сидели за скромной едой. Это было сделано умышленно, голыми руками. И конечно, Лилиан Дайсон не случайно умерла именно здесь, в идеальном садике Клары Морроу.
– У вас есть список гостей на вернисаже и на барбекю? – спросил Гамаш.
– Мы можем вам сказать, кто был приглашен, но полный список есть только в музее, – сказал Питер. – Что касается вчерашней вечеринки здесь, в Трех Соснах…
Он посмотрел на ухмыляющуюся Клару.
– Мы понятия не имеем, кто здесь был, – признала она. – Была приглашена вся деревня и чуть ли не вся округа. Всем было сказано: приходите и уходите когда захочется.
– Но вы говорили, что кто-то приехал из Монреаля, с вернисажа, – напомнил Гамаш.
– Верно, – ответила Клара. – Я могу вам сказать, кто был приглашен. Я составлю список.
– Значит, не все с вернисажа были приглашены сюда? – спросил Гамаш.
Он и Рейн-Мари были приглашены. Бовуар тоже. Приехать они не смогли, но Гамаш предполагал, что приглашение распространяется и на других. Выходит, он ошибался.
– Нет. Вернисаж – для работы, для знакомств, для сплетен, – сказала Клара. – Мы хотели, чтобы на вечеринке была более раскрепощенная обстановка. Праздник.
– Да, но… – проговорил Питер.
– Что? – спросила Клара.
– Андре Кастонге?
– Ах, он.
– Владелец галереи? – спросил Гамаш. – Он был там?
– И здесь тоже, – сказал Питер.
Клара кивнула. Она не призналась Питеру, что пригласила Кастонге и некоторых других дилеров на барбекю по одной-единственной причине – ради него, Питера. В надежде, что они дадут ему шанс.
– Да, я пригласила кое-каких шишек, – сказала Клара. – И нескольких художников. Было забавно.
