— Я не знаю, как жить дальше, Птичка… Мой мир провалился в адскую пропасть вчерашним днем…
Кристина, затаив дыхание, молча слушала.
— Два человека, которых я любил, вчера предали меня. Моя мать была совращена исчадием Ада, развращена и уничтожена для Господа нашего. Теперь она во веки веков проклята людским и Божьим судом. Мой брат не оставил ни капли сомнения в змеиных происках…
Кристина молчала, зная, что Михаэль продолжит. Он сжал кулаки и что было силы ударил ими по резным поручням, которые, не выдержав его злобы, раскрошились в щепы.
— Та женщина, чье потерявшее сок тело терзали чудовища в человечьем обличии на алтаре, — была моя матушка, Магдалена фон Берен. А один из насильников, от жадной ласки которого она стонала как загулявшая потаскуха, как ненасытная текучая волчица, был мой молочный брат.
— Хассо, — с отвращением выдохнула Кристина.
— Да, когда-то его звали Хассо. Не знаю, что за злобная тварь похитила его душу и какое имя он предпочитает носить ныне…
— Именно он вчера…
— Не продолжай, — голос Михаэля задрожал. — Я знаю все. Он подстроил, чтобы я не увидел костер, отвлек подкупленной прислугой. Когда же я прискакал на поляну, то не увидел ничего кроме догорающих углей и снега, сплошь затоптанного лошадиными копытами.
Я опоздал. Осталась лишь кукла, она валялась посреди костра и говорила о том, что верная подруга ждала меня. Я пытался преследовать негодяев, но на проселочной дороге, сплошь изъезженной многочисленными обозами, уже не было никаких ориентиров. Регина, испросив совета рун, помогла найти тебя… Я не знаю, как мне дальше жить, Птичка.
Он уронил голову на руки, и его плечи задрожали от рыданий. Кристина шагнула к плачущему Михаэлю. Тот, всхлипнув словно ребенок, обхватил ее руками и зашептал:
— Только ты, только ты одна — мое спасение. Мой ангел. Ради тебя я вытерплю всю боль, — он приподнял красные от слез глаза и, приоткрыв скрывающий ее тело покров, нежно поцеловал Кристину в живот. — Спасибо тебе за подаренную ласку, любимая. Ты вытащила меня прошлой ночью из пылающей печи.
Внезапно по телу Кристины прошла горячая волна пережитого безумия. Ее лоно вновь залил жар. Сдерживая себя из последних сил, она опустилась на колени рядом с креслом Михаэля и поцеловала его в лоб:
— Я всегда буду рядом, мой дорогой друг.
Михаэль встрепенулся. Его глаза заискрились жидким золотом:
— Мне мало быть другом. То время миновало. К чертям бесполезные клятвы. Я люблю тебя. Желаю тебя. Я всегда мечтал о близости с тобой. Сегодня ночью ты стала мне женой. И теперь я намерен просить твоей руки у Вильгельма.
Кристина испуганно молчала. Уже ничего не исправишь. Она не вправе оставить Михаэля.
Молодой человек решительно встал и, подойдя к стенному шкафу, взял с полки небольшой предмет. Вернувшись к сидящей на полу растерянной девушке, бережно поднял ее на ноги и, утерев слезы, осторожно воткнул в волосы изящный костяной гребень.
— Это подарок тебе на память о нашей первой ночи. Их будет еще очень много, поверь. Но пусть маленькая изумрудная птичка вечно напоминает тебе о моих чувствах.
Его мягкие, нежные губы коснулись губ Кристины, язык смело скользнул по краешку ее зубов, призывая вернуть ласку. Девушка вздрогнула и откинула влажные пряди волос, открывая шею для поцелуя.
В начале декабря, затемно, далеко до рассвета, Маленькая Птичка снова проснулась от кошмара.
В самом низу налившегося живота пульсировал комочек плоти, живой плоти, просящей защиты от черных скользких рук, тянущихся со всех сторон. Их ледяные пальцы, гладящие чрево, выпустили железные когти и готовились исполосовать ее, уничтожить самое дорогое — ее будущего ребенка.
Перед сочельником Михаэль, а не Яков, будет просить у отца ее руки, и Вильгельм не посмеет отказать, с каким бы презрением он ни относился к баронессе фон Берен и ее отпрыску.
Он не откажет ему по веской причине: единственная дочь понесла от молодого барона, и отец захочет скрыть позор внебрачного рождения.
В ту роковую ночь, в канун Дня Всех Святых, греховное семя Михаэля зародило в ней новую жизнь. Тем не менее, мысли о покинутом Якове не давали покоя Кристине, превратив ее жизнь в бесконечную пытку. Она не появлялась в Марцелле, избегая встречи с несчастным влюбленным художником. Сидя в заточении в Фогельбахе, открывала дверь лишь на осторожный стук скучающего по ней Люстига, навещавшего любимую в отсутствие Вильгельма. По деревне уже начали ходить паскудные слухи, распускаемые внезапно нашедшейся Мартой. Она вернулась на исходе первой недели ноября, бледная, худая, в грязных отрепьях, бросилась в ноги обезумевшим о радости родителям, уверяя, что была увлечена посулами какого-то маркитанта, везущего товары во Фрайбург на осеннюю ярмарку.
Наветы Марты не отличались новизной. Она рассказывала односельчанам, что в ночь Всех Святых видела во сне откровение о совокуплении своей молочной сестры с самим Сатаной. Он него блудница понесла сына — будущего Антихриста, намеренного поглумиться над человеческим родом.
Кристина, не обращая внимания на змеиный яд, источаемый глупой девушкой, нежно гладила набухающий комочек внизу живота и мечтала о несбыточном: чтобы это был ребенок Якова. Ее душа горела от нескончаемой боли, прекращавшейся лишь на время страстными ласками влюбленного Михаэля, но поутру он исчезал, и чувство вины возвращалось, терзая несчастную пуще прежнего.
Порой, закрыв глаза, принимая в себя возбужденную плоть будущего мужа, она представляла на его месте другого. Боязнь произнести его имя заставляла кусать руку до крови. Однако стоило ей встретиться с зовущим на небеса янтарным взглядом Михаэля, тревоги чудесным образом рассеивались, и Кристина предавалась неистовой страсти, забыв обо всем на свете.
Иногда ей думалось, что увиденное в подземелье колдовское злодеяние оставило неизгладимый мрачный след в душе, что оно до сих пор властвует над ее разумом, искушая болью. Словно она навеки помечена.
На стук металлического кольца, как обычно, никто не ответил. Кристина шла к двери мастерской в Марцелле несколько долгих недель, полностью изменивших ее жизнь. Шла как на плаху, зная, что обязана в последний раз увидеть любимого и попросить у него прощения.
Не дождавшись ответа, она решительно вошла внутрь. Стараясь ступать тихо, направилась к окну, где обычно стоял рабочий мольберт Якова.
Художник, склонившись над полотном, тщательно вырисовывал детали картины, не слыша и не замечая ничего вокруг. Погрузившись в волшебство, он не существовал для окружающего мира.
Кристина замерла, невольно любуясь своим другом. Яков, закусив от напряжения губу, внимательно всматривался в холст. Отступив на шаг в сторону, позволил заиграть солнцу на мазках, придирчиво следил за соотношением света-тени и сочетанием цветов. Недовольный жест, нахмуренные брови — и быстро снятый слой свежей краски дал шанс исправить оплошность.
