– Я… я боюсь… – всхлипнула она.
– Боитесь чего?
– Что у меня не получится.
– Не беспокойтесь, на вашу долю достанется всего лишь легкий насморк, несколько отитов и парочка подошвенных бородавок. Более сложные случаи мы сможем обговорить по телефону. Поверьте в себя. Раз уж вы добрались сюда, значит и с этим справитесь. Ведь, по крайней мере, вам удалось сжульничать на экзаменах. Или вы не жульничали?
– Разумеется, нет! – Каролина вскочила с возмущенным видом.
– Значит, все в порядке.
Жером протянул ей посудное полотенце, чтобы она утерла слезы, – как раз то, что надо, хотя лучше бы простыню, – и заметил, что зато у него на кухне ничего не ладится и он не знает, что делать, чтобы спасти спагетти болоньезе.
Через несколько минут при помощи сливочного масла и томатного соуса Каролине удалось исправить положение. Она едва удержалась, чтобы не выразить возмущение по поводу отсутствия пармезана, однако не осмелилась на подобную вольность… Вот опять глаза на мокром месте…
Они поужинали, заодно обсудив некоторых пациентов, которые могут создать проблемы. Робкие улыбки, иногда освещающие покрасневшие от слез глаза, позволяли надеяться, что напряжение спадает. Жером отметил, что ей повезло хотя бы в том, что она умеет плакать. Иногда слезы приносят облегчение. Но мужчины не плачут. Мужчина тверд, он не показывает своих чувств. Мужчина не расслабляется. Еще будучи совсем маленьким, Жером постоянно слышал: «Не плачь, ты же мужчина!» За последние месяцы он ни разу не плакал. А тоска грызла его, словно прожорливая гусеница – весенний листок. Он твердил себе, что стоило бы разок выплеснуть горе, глаза пощиплет, зато полегчало бы.
Хотя…
Тоска угнездилась в нем без спросу. И чувствовала себя как дома. Напрасно он пытался отвлечься, ничего не помогало, она здесь, спряталась в углу, готовая выскочить, стоит немного расслабиться. Когда в доме пожар, достаточно открыть дверь – и дым устремляется вперед, проникает в каждую щель, щиплет глаза и не дает дышать. Каких пожарных звать на такое возгорание?
Каролина добилась от Жерома обещания, что он будет отвечать на все ее звонки, – без этого она ночью глаз не сомкнет. После чего они разошлись по комнатам, обменявшись на прощание ободряющими улыбками.
Странная встреча. Он вызвал Каролину, чтобы она оказала ему услугу, а теперь, выходит, ее утешает.
* * *
Мне надоели разочарования. Надоело сомневаться во всех и во всем. Завтра утром какой-то тип, которого я вообще не знаю, заедет сюда, чтобы взять меня с собой в отпуск в Бретань вместе с его сыном и с Люком. Его сын старше, чем я, и с ним я тоже не знакома.
Моя мама сказала бы, что я чокнутая, если приняла такое предложение. У нее-то никогда ни на что не хватало смелости – особенно если нужно было возразить мужу. Даже когда он собрался выставить меня из дома…
Чем я рискую?
Может, он работает на преступную организацию, занимающуюся продажей женщин и детей в Азию? А что, очень даже вероятно! Но если бояться таких вещей, то шагу нельзя ступить. Тогда надо сидеть у себя взаперти до самой смерти. Как мама.
А что, если он искренен? А что, если я вправду тронула его, как он уверяет? А что, если он – моя путеводная звезда, которая укажет мне дорогу к чуду жизни? Не такому, как в Библии, где девственницы рожают и никому это не кажется подозрительным. Нет, к настоящему чуду. К настоящей жизни. К той, что вызывает желание просыпаться по утрам и засыпать вечером со словами: «Какой прекрасный день». Той, что позволяет растить детей, не испытывая стыда за то, что не можешь приготовить им кусок хорошего мяса и сделать прекрасный подарок к Рождеству.
С другой стороны, чего я от него жду? Что он возьмет меня на содержание? Как шлюху? Что мне повезет, как героине фильма «Красотка»? Если в нем и есть что-то от Ричарда Гира, я-то уж совсем не тяну на Джулию Робертс. И потом, у меня есть собственная гордость. Мне даже такую малость, как купюра в пятьдесят евро, трудно было принять. Правда, теперь она надежно спрятана в кошельке, и, если благодаря этому мне удастся избавиться от посещения кабинета этой сволочи Шассона, обещаю, что буду холить и лелеять эту денежку, заботиться и постоянно проверять, на месте ли она.
Из автомата в торговой галерее я позвонила своей лучшей подруге Манон. Мне необходимо знать ее мнение, ведь она моя лучшая подруга.
– Вперед! Не упусти шанс!
В ее голосе не было и тени сомнения. Манон и правда настоящий друг.
Если я поеду, то только ради того, чтобы увидеть счастье в глазах Людовика.
Строить замки на песке, не те воздушные, которые грезились мне в десятилетнем возрасте, когда я еще верила, что там живет Прекрасный принц, который на белом коне прискачет, чтобы увезти свою маленькую принцессу.
Ну и вообще – увидеть море…
Банка варенья
«Вперед! Не упусти шанс!» – сказала Манон. Потому что сама такая. У нее это вроде как жизненное кредо. Она так живет и другим советует.
Жюли и Манон – подруги детства, они почти и не расставались. Манон была рядом, когда Жюли делала тест на беременность. Ходила с ней на УЗИ. Это в ее плечо вцеплялась Жюли, когда начались схватки. Ей в жилетку плакалась во время послеродовой депрессии, да и вообще всех депрессий, в которые ей порой случалось впадать.
Она всегда рядом, когда Жюли охота всплакнуть. Ну и разумеется, она тут как тут, когда надо порезвиться.
Манон – красивая девушка. Худая, высокая, с кудрявыми каштановыми волосами и с челкой, падающей на светло-карие глаза. Тонкие черты лица, россыпь веснушек. Она ведет себя очень просто, но женственно. Совершенно естественная красота, действующая на парней, как оставленная открытой в летний день на столе в саду банка варенья – на пчел: вокруг нее стремительно образуется гудящая масса. Манон всегда веселится, оценивая свои перспективы… Хотя понимает, что большое количество кавалеров – еще не гарантия их высокого качества.
Сдав экзамены, Манон решила учиться живописи. Она рисует с тех пор, как научилась держать в руках карандаш. С талантом Манон может сравниться разве что ее страсть к рисованию, задушенная в зародыше родителями, слишком заносчивыми для того, чтобы смириться с тем, что их дочь станет «художницей». Да не тут-то было. Чем больше они старались отвлечь ее от этой не имеющей будущего профессии, тем яростнее Манон принимала вызов и бросалась в бой, чтобы отстоять свою мечту. В конце концов ее приняли в местное художественное училище, где она расцвела, как цветок на весеннем солнце.
Манон искренняя и прямая. К тому же справедливая. Жюли во всем слепо доверяла подруге. Именно ей она звонила и в радости и в горе, когда нуждалась в совете, если была в растерянности. Горести, разделенные с таким другом, съеживаются, а радость – усиливается.
