— Может, пожалует, а может, и нет, — ответил Игорь.
Ему вдруг стал неприятен этот разговор, и он поспешил уйти в покои матери.
Манефа после объятий и поцелуев тоже завела речь о предстоящем походе на Киев.
— Пускай себе сталкиваются лбами южные и северные Мономашичи, истребляя друг друга на радость Ольговичам, — торжествуя, молвила Манефа. — В прошлые времена отцы Мстислава и Андрея грызлись между собой из-за Киева, теперь дети их ту же свару затеяли. Святослав Всеволодович хитёр: сам на зов Андрея Боголюбского не откликнулся и брата Ярослава не пустил. Решил выждать, чем всё кончится.
— Может, и Олегу не стоит в это ввязываться? — осторожно спросил Игорь.
— Говорила я ему, — досадливо бросила Манефа, — Ольговичу в распрях Мономашичей не место. Грызня собак не для волка. А Олег — мол, не могу шурину своему отказать. Сегодня я ему помогу, завтра он мне.
Объединённая дружина братьев Святославичей вышла из Новгорода-Северского и, обойдя Чернигов стороной, лесными дорогами добралась до городка Любеча, что на днепровском берегу. Перебравшись по льду через Днепр, Игорь и Олег устремились к Вышгороду, подле которого был назначен сбор всех союзников Андрея Боголюбского.
На заснеженном поле под Вышгородом уже стояли станом полки Рюрика и Давыда Ростиславичей, переяславского князя Глеба Юрьевича и князя Владимира Дорогобужского.
Олег повелел ставить шатры рядом с переяславцами.
— У князя Глеба дочка подрастает, неплохая невеста для нашего Всеволода, — как бы невзначай заметил Игорю Олег. — Дружба с Глебом Юрьевичем нам выгодна, ведь Переяславское княжество с черниговскими землями соседствует. А князь Глеб по храбрости Мстиславу Киевскому не уступит.
Покуда дружинники разбивали лагерь, Олег и Игорь пришли в шатёр переяславского князя.
Глеб Юрьевич встречал гостей радушно.
На вид ему было лет сорок. Он был невысок, но крепок телом и широк в плечах. Вглядываясь в это, открытое, прямодушное лицо с ясными глазами и властным изгибом губ, Игорь невольно проникался симпатией к князю Глебу. Казалось, он весь состоит из контрастов. При тёмно-русых волосах имеет рыжеватые усы и бороду. При дородности тела тем не менее гибок и подвижен. И смеётся князь Глеб по-мальчишески заливисто, хотя голос у него грубоватый, а в лице больше серьёзности, чем озорства.
— Ого! Брательник у тебя как вымахал! — сразу после обмена приветствиями сказал Олегу князь Глеб и похлопал Игоря по плечу. — Чай, знает молодец, с какой стороны к ретивому коню подходить, а?
— Знает, — улыбнулся Олег. — Игорь и мечом владеет не хуже меня. Не подведёт в сече.
— Не дойдёт у нас до сечи с Мстиславом, — сказал Глеб и вздохнул не то облегчённо, не то с сожалением. — Не собрать Мстиславу столь полков, сколь на него из Залесья идёт. И это не считая дружин Ростиславичей, моей дружины и вашей. Тут ещё князь дорогобужский притащился! Хотя и без него бы обошлись!
— Чем же всё закончится? — поинтересовался Олег.
— Осадой Киева, — ответил Глеб. — Уповать Мстислав может лишь на крепость стен и высоту валов киевских.
Слова Глеба Юрьевича в полной мере подтвердились через несколько дней, когда к Вышгороду подошли многочисленные рати суздальского князя и с ними смоленские полки. Всего против киевского князя собралось около семидесяти тысяч войска.
Несколькими дорогами все эти полчища двинулись к Киеву и обступили город.
На требование уйти из Киева добровольно Мстислав Изяславич ответил отказом.
И началась осада.
Объединённым войском руководил сын Андрея Боголюбского, тоже Мстислав, ему помогал воевода Борис Жидиславич.
На третий день осады смолянам удалось взломать тараном Львовские ворота, и осаждающие хлынули в Киев.
До самой ночи продолжались кровавые схватки на улицах города. Киевляне не сдавались, отчаянно сражаясь на площади близ Софийского собора, у Золотых ворот, на стенах Ярославова города.
Дружина северских князей вступила в Киев вместе с переяславцами через Лядские ворота.
Сначала была упорная битва с киевлянами близ церкви Святой Ирины, потом у княжеского дворца. Под Игорем ранили коня, и он продолжал бой спешенным, как и многие его дружинники.
В тесноте улиц коннице было не развернуться. Спешенный строй оказался более действенным, тем более что постоянно приходилось преодолевать рвы и высокие частоколы. Киев был огромен и к тому же раскинулся на нескольких высоких холмах, оборонять которые было удобно.
Если дружины южных князей старались по возможности щадить киевлян и не поджигали город, то ростовцы и суздальцы продвигались вперёд с зажжёнными факелами, отмечая пожарами свой путь по захваченному городу. Там, где проходили ратники суздальского князя, больше всего лежало тел порубленных киевлян, не только зрелых мужчин, нет и бородатых старцев, и юных отроков.
Ночью наступило затишье, поскольку было Трудно разобрать, где свои, а где чужие.
Игорь и его дружинники расположились на ночлег в пустых хоромах какого-то киевского боярина. Покуда гридни растопляли печи в нижних покоях, Игорь со светильником в руках обошёл покои верхнего яруса. Всюду были следы поспешного бегства: опрокинутые стулья, открытые сундуки, разбросанные по полу женские платки, рушники и подушки... Похрустывали под сапогами черепки разбитой посуды.
«Что творится! — думал Игорь, глядя в окно на зарево пожара. — Будто нехристи взяли христианский город!»
Он устало опустился на скамью и снял с головы шлем.
Теперь, когда ожесточение схватки осталось позади, когда пропали азарт и желание показать своё умение в сече, реальность происходящего неприятно поразила Игоря. Ему стало стыдно за себя и за брата, что они ввязались в столь нечестивое дело. Игорь мысленно отыскивал какие-то оправдания для себя, словно держал ответ за содеянное перед Вышеславом. Уж он-то точно будет презирать своего друга.
«А ведь Вышеслав здесь где-то, — подумал Игорь с тревогой. — Только бы уберёг его Господь от стрелы или меча».
Игорь не заметил, как уснул, будто провалился во тьму.
Разбудил его воевода Бренк:
— Вставай, княже. Олег тебя кличет.
Игорь спустился в жарко натопленную горницу.
Там за столом сидели Глеб Юрьевич и Олег, прихлёбывая из чаш медовую сыту
[53]
.
Лучи утреннего солнца расцветили всеми цветами радуги широкие окна, забранные разноцветным византийским стеклом. От этого в обширном покое было светлее и радостнее.
— Ну что, проспался, воин? — обратился к Игорю князь Глеб, улыбаясь одними глазами.
— Проспался, — равнодушным голосом промолвил Игорь и тоже сел к столу.
