Честь, оказанная священнику приходов Типтон и Фрешит, привела к тому, что в группе лиц, наблюдавших за похоронами Фезерстоуна из окна комнаты на втором этаже Лоуик-Мэнора, находилась и миссис Кэдуолледер. Она не любила бывать в этом доме, но, по ее словам, обожала коллекции редких животных, вроде тех, которые соберутся на эти похороны, а потому уговорила сэра Джеймса и молодую леди Четтем отвезти ее с мужем в Лоуик, чтобы этот визит стал совсем уж приятным.
«Я поеду с вами, куда вы захотите, миссис Кэдуолледер, – ответила Селия, – но я не люблю похорон».
«Ах, душечка, раз у вас в семье есть священнослужитель, вам следует переменить вкусы. Я проделала это очень давно. Выходя замуж за Гемфри, я твердо решила, что полюблю проповеди, и начала с того, что с удовольствием слушала самый конец. Затем это чувство распространилось на середину и на начало, так как без них не было бы и конца».
«О, разумеется», – величественно подтвердила вдовствующая леди Четтем.
Удобнее всего смотреть на похороны было из той комнаты на втором этаже, в которой проводил время мистер Кейсобон, когда ему запретили работать. Однако теперь он вопреки всем предостережениям и предписаниям уже почти вернулся к привычному образу жизни и, вежливо поздоровавшись с миссис Кэдуолледер, ускользнул в библиотеку, чтобы продолжать пережевывать жвачку ученой ошибки, касавшейся Куша и Мицраима.
Если бы не гости, Доротея тоже затворилась бы в библиотеке и не увидела бы похорон старика Фезерстоуна, которые, как ни далеки они казались от всего строя ее жизни, впоследствии постоянно вставали перед ней, когда что-то задевало некие чувствительные струны ее памяти, – точно так же, как собор святого Петра в Риме был для нее неразрывно слит с ощущением уныния и безнадежности. Сцены, связанные с важнейшими переменами в судьбе других людей, составляют лишь фон нашей жизни, но, как поля и деревья в особом освещении, они ассоциируются для нас с определенными моментами нашей собственной истории и становятся частью того единства, в которое слагаются самые яркие наши впечатления.
Такое приобщение чего-то чуждого и малопонятного к заветнейшим тайнам души, невнятное, как сонное видение, словно отражало то ощущение одиночества, на которое обрекала Доротею пылкость ее натуры. Провинциальная знать былых времен обитала в разреженном социальном воздухе: из уединенных приютов на горных вершинах они взирали на кишевшую внизу жизнь близорукими глазами. Но Доротее было на этих высотах тоскливо и холодно.
– Я не стану больше смотреть, – сказала Селия, когда процессия скрылась в дверях церкви, и встала позади мужа, чтобы тайком касаться щекой его плеча. – Возможно, это во вкусе Додо: ведь ей нравятся всякие печальные вещи и безобразные люди.
– Мне нравится узнавать новое о людях, среди которых я живу, – ответила Доротея, следившая за похоронами с интересом монахини, отправившейся странствовать по белому свету. – Мне кажется, мы ничего не знаем о наших соседях, кроме самых бедных арендаторов. А ведь невольно задумываешься над тем, как живут другие люди и как они смотрят на мир. Я очень благодарна миссис Кэдуолледер за то, что она приехала к нам и позвала меня сюда из библиотеки.
– И есть за что! – отозвалась миссис Кэдуолледер. – Ваши богатые лоуикские фермеры занятны не меньше всяких буйволов и бизонов, а ведь в церкви, полагаю, вам их приходится видеть не так уж часто. Они совсем не похожи на арендаторов вашего дяди или сэра Джеймса: настоящие чудища – фермеры, которые владеют собственной землей. Даже непонятно, к какому сословию их относить.
– Ну, в этой процессии лоуикских фермеров не так уж много, – заметил сэр Джеймс. – По-моему, это наследники из Мидлмарча и всяких отдаленных мест. Лавгуд говорил, что старик оставил не только землю, но и порядочный капитал.
– Только подумать! А младшие сыновья хороших фамилий иной раз не могут даже пообедать на собственный счет! – воскликнула миссис Кэдуолледер. – А! – произнесла она, оборачиваясь на скрип двери. – Вот и мистер Брук! Меня все время мучило ощущение, что тут кого-то не хватает, и вот объяснение. Вы, разумеется, приехали посмотреть эти странные похороны?
– Нет, я приехал взглянуть на Кейсобона, посмотреть, как он себя чувствует, знаете ли. И сообщить одну новость, да, новость, милочка, – объявил мистер Брук, кивая Доротее, которая подошла поздороваться с ним. – Я заглянул в библиотеку и увидел, что Кейсобон сидит над книгами. Я сказал ему, что так не годится, я сказал ему: «Так не годится, знаете ли. Подумайте о своей жене, Кейсобон». И он обещал подняться сюда. Я не сообщил ему мою новость. Я сказал, чтобы он поднялся сюда.
– А, они выходят из церкви! – вскричала миссис Кэдуолледер. – До чего же удивительная смесь! Мистер Лидгейт… как врач, я полагаю. Какая красивая женщина! А этот белокурый молодой человек, наверное, ее сын. Вы не знаете, сэр Джеймс, кто они?
– Рядом с ними идет Винси, мидлмарчский мэр. По-видимому, это его жена и сын, – ответил сэр Джеймс, бросая вопросительный взгляд на мистера Брука. Тот кивнул и сказал:
– Да, и очень достойная семья. Винси – превосходный человек и образцовый фабрикант. Вы встречали его у меня, знаете ли.
– Ах да! Член вашего тайного кабинета, – поддразнила его миссис Кэдуолледер.
– Любитель скачек! – заметил сэр Джеймс с пренебрежением любителя лисьей травли.
– И один из тех, кто отнимает последний кусок хлеба у несчастных ткачей в Типтоне и Фрешите
[121]
. Вот почему у его семейства такой сытый и ухоженный вид, – сказала миссис Кэдуолледер. – Эти темноволосые люди с сизыми лицами служат им отличным фоном. Ну, просто набор кувшинов! А Гемфри! В белом облачении он выглядит среди них настоящим архангелом, хотя и не блещет красотой.
– А все-таки похороны – торжественная штука, – сказал мистер Брук. – Если взглянуть на них в таком свете, знаете ли.
– Но я на них в таком свете не гляжу. Я не могу все время благоговеть, не то мое благоговение скоро истреплется. Старику была самая пора умереть, и никто из них там никакого горя не испытывает.
– Как это ужасно! – воскликнула Доротея. – Ничего более унылого, чем эти похороны, мне видеть не доводилось. Из-за них утро словно померкло. Страшно подумать, что кто-то умер и ни одно любящее сердце о нем не тоскует.
Она собиралась сказать еще что-то, но тут вошел ее муж и сел в некотором отдалении от остальных. В его присутствии ей было трудно говорить. Нередко у нее возникало ощущение, что он внутренне не одобряет ее слова.
– А вот кто-то совсем новый! – объявила миссис Кэдуолледер. – Вон позади того толстяка. И пожалуй, самый забавный: приплюснутый лоб и выпученные глаза. Ну настоящая лягушка! Да посмотрите же! Наверное, он другой крови, чем они все.
– Дайте я погляжу! – сказала Селия, с любопытством наклоняясь через плечо миссис Кэдуолледер. – Какая странная физиономия! – И внезапно с удивлением, но уже совсем другим тоном, она добавила: – А ты мне не говорила, Додо, что приехал мистер Ладислав!
