Он попытался игнорировать боль и двигаться вперед. Но у него не было никаких шансов отбить все атаки, и оборотни кусали его снова и снова. Казалось, прошли часы, прежде чем Элайджа вывалился на опустевшую поляну, где на импровизированном алтаре лежал мертвец.
Его зрение стало туманиться, но он мог бы поклясться, что видит снежно-белого оборотня, судя по размерам, волчицу, которая лежала возле алтаря, положив морду на лапы. Ее желтые глаза зло смотрели на Элайджу, а над головой качались и плавали звезды. Волчица не нападала.
Оказавшись на открытой местности, Элайджа смог слегка прибавить скорость, а оборотни теряли интерес к погоне по мере того, как приближался восход, а вместе с ним – и очередное изменение их тел. Солнце могло показаться из-за горизонта в любую минуту, и силы Элайджи быстро таяли. Его ноги были покрыты мелкими, порой пустячными укусами, но большинство вервольфов, казалось, собирались предоставить яду делать свое дело. Яд жег каждый дюйм тела Элайджи, и он успел еще подумать, что надо было разрешить Клаусу перебить всех оборотней. Потом первые лучи солнца, блеснув, отразились в реке, и он бросился в воду.
Глава 21
В их «новом» доме никого не оказалось, к тому же он был еще непригляднее, чем в описании Элайджи. Во время бегства из армейского лагеря одежда Ребекки промокла, и поэтому она не пришла в восторг от того, что в окнах не было стекол. Солнце еще не взошло, и мокрая одежда липла к телу на сквозняке. А братья отсутствовали.
Она внесла свой заплыв по реке в список ущерба, причиненного ей Эриком и покойным лейтенантом. Феликс уже расплатился сполна, но счет все рос. Нервно дергая пальцами и путаясь в прядях, Ребекка отжимала свои длинные волосы от затхло пахнущей речной воды.
Тут, несомненно, произошла какая-то катастрофа (не столь важно, какая именно), и Ребекке стало ясно, что дом не защищен заклинанием. Здесь она не в большей безопасности, чем в любой другой точке Нового Орлеана. Единственное место, где она будет защищена, – там, где ее семья, поэтому Ребекке следовало прекратить расхаживать по крохотной гостиной и отыскать братьев. Сорвав с крючка пованивающий плесенью плащ, она захлопнула за собой дверь, не обращая внимания на визг вылетевших из древесины петель. Здесь уже нет окон, так не все ли равно – дверью больше, дверью меньше… Сейчас ее тревожили куда более важные вещи.
Луна была полной, и откуда-то с севера доносился странный вой. В глубине души Ребекка заподозрила, что там, где ее братья, вероятно, происходят наихудшие беды, поэтому она двинулась обратно к реке, стараясь идти как можно ближе к берегу на случай, если придется быстро ретироваться. Таким образом можно было покрыть большой участок леса, а в самом крайнем случае схорониться в его чаще.
Восходящее солнце будто огнем подожгло воды байю, разбудив все живое вокруг. На краткий головокружительный миг Ребекка увидела то же, что видел тут Элайджа. Это место было таким же диким и невероятным, как они сами. Оно могло стать их приютом и защитой, их истинным домом.
Потом странный, словно бы не имеющий источника свет утренней зари выхватил в реке нечто белое, и Ребекка подошла поближе, стараясь не обращать внимания на то, что ее туфли тонут в грязи. Ее платье и обувь предназначались для флирта с Эриком, а не для подобных прогулок и все равно были безнадежно испорчены еще после первого купания, поэтому им ничто уже не могло навредить.
То, что плыло по воде, не походило ни на корягу, ни на какого-то зверя – звери не носят крахмальных сорочек, даже перепачканных и изорванных. Приглушенно вскрикнув, Ребекка бросилась в воду, наперерез ленивому течению, к обмякшему телу брата.
Элайджу здорово потрепало. Пострадала не только его растерзанная в клочья сорочка, но и тело, испещренное кровавым узором укусов и царапин. Один глаз был подбит (трудно даже представить, можно ли его вообще открыть), на губах вспухли окровавленные рубцы. Но хуже всего был второй глаз Элайджи, открытый и вытаращенный. Он невидяще смотрел прямо в розово-янтарное небо, не замечая даже, что она тут, совсем рядом.
Все это явно сотворили оборотни. Ребекка подавила вопль ярости. Под полной луной эти звери рвали плоть ее брата и наполняли ее ядом. Но зачем? Яд вервольфа убивает обычного вампира, но не Древнего. Древние всегда выживают, если, конечно, не встретятся с колом из белого дуба. Однако боль и галлюцинации почти ничем не лучше второй смерти, и Элайджа, должно быть, прыгнул в реку в надежде, что вода вымоет часть яда.
Для перемирия это было как-то слишком, и Ребекка понадеялась, что Клаус уже увел в качестве небольшого трофея малютку-ведьму, невесту оборотня.
Прижав брата к себе, она подтащила его к берегу и ощутила облегчение, услышав слабые удары сердца. Нести его посуху оказалось значительно легче, хотя ноги вязли в грязи и путались в траве, которая словно бы из всех сил мешала ей идти. Ребекка так сосредоточилась на своем занятии, что донесшийся от протоки крик застал ее врасплох.
Человек в широкополой шляпе и неброской одежде охотника в изумлении таращился на них. Он поднял руку и снова окликнул Ребекку. Должно быть, он хотел помочь, и Ребекка была рада воспользоваться его великодушием. Поудобнее устроив Элайджу среди камышей, она бросилась на охотника так стремительно, что тот не успел даже вскинуть ружье. Ребекка сильно ударила его по голове, сопротивляясь дикому, страстному позыву свернуть шею.
Но было нужно, чтобы его сердце продолжало биться, поэтому Ребекка, судорожно вздохнув, заставила себя остановиться. Она оттащила обмякшее тело к Элайдже и прокусила шею охотника. Кровь потекла толстой красной струей, и Ребекка постаралась пристроить тело так, чтобы струя попадала более или менее в рот брата. Она подождала, надеясь, что тот придет в себя достаточно для того, чтобы начать кормиться, но даже та кровь, что он сейчас проглатывал, была лучше, чем ничего.
Наконец сердце охотника остановилось. Элайджа по-прежнему был без сознания, но Ребекке показалось, что его бледные щеки слегка порозовели. Должно быть, брат глубоко погрузился в вызванные ядом бредовые видения, но с каким бы демоном он сейчас ни боролся, со временем все равно вернется к ней. Ребекка снова взяла его на руки и со всех ног бросилась к дому.
Снова оказавшись в доме, она почувствовала себя противоестественно незащищенной и выставленной на всеобщее обозрение. Тут не было окон, и кто угодно мог зайти внутрь. Ребекка обошла оба этажа в поисках места, которое окажется достаточно безопасным для раненого брата, но везде ощущала себя ужасно на виду. Будто кто-то прятался неподалеку, наблюдая, как она перемещается из комнаты в комнату. В одной из спален второго этажа торчал кверху треснувший и перекошенный кусок подоконника, и Ребекка, злобно отодрав его, вышвырнула на двор.
Однако злостью брату не поможешь, поэтому она впилась ногтями в свое промокшее, перепачканное шерстяное платье и снова принялась за поиски, на этот раз начав сверху и двигаясь вниз. Когда Ребекка опять оказалась на первом этаже, Элайджа тихонько застонал, и она метнулась к нему проверить пульс. Он по-прежнему оставался ужасно слабым, но немного стабилизировался – это сказал Ребекке ее чуткий слух. Она знала, что брат поправится, но понятия не имела, как повлияет на него яд. Он нуждался в покое и отдыхе.
