На этот раз Артуру, исцарапавшему о ледяную корку ноги и руки, все же удалось забраться на вершину корня. Он уселся рядом с князем, украдкой его изучая. Первое, что бросилось в глаза, – возраст эльфа. Руки настолько тонкие и сухие, что их мог переломить слишком тяжелый взгляд. Вместо волос и бороды – березовая кора, обрамляющая плечи и закрывающая шею. Морщины на лице больше походили на глубокие каньоны, а в больших глазах без зрачка отражались не просто века, а тысячелетия. По сравнению с этим существом герцогиня Лармонт оставалась несмышленой первоклашкой.
– А ботинки ничего так. – Голос напоминал скрип деревьев в ветреную погоду. – Не самые страшные.
Мальчик немного смутился. Он не думал, что его услышат.
– Здравствуйте, сэр.
– Сэр. – Эльф покатал слово на языке и сморщился. – Все же убого звучит набор звуков, который вы называете языком. Все равно что бить палкой по камню и утверждать, что разговариваешь с лесом.
Артура это несколько задело.
– Простите, а как разговариваете вы?
– Ты вежлив.
Эльф повернулся лицом к Лазареву, и тот замер. На него будто посмотрела сама вечность.
– Обычно люди не тратят время на вежливость. Хотя вы вообще его ни на что не тратите. Даже на то, чтобы поболтать ногами в луже в хорошую зимнюю погоду.
– Просто у нас его мало.
– Просто вы его неразумно используете, – покачал головой князь. – Вот я сижу и качаю ногами. Мне приятно и слегка холодно. Я пытаюсь подобрать степень этому ощущению.
– И как?
– Попробуй сам.
У эльфа была немного странная манера говорить – отрывистыми, короткими предложениями. Видимо, настолько ему не нравился человеческий язык.
Князь провел пальцем по корню, и перед Артуром появилась точно такая же лужа. Лазарь сперва с опаской тронул водную гладь большим пальцем. Было действительно холодно.
Адекватный человек ни за что бы не сунул ногу в такую воду, но пареньку требовалось расположить к себе князя. Уже меньше чем через секунду ступня оказалась полностью погружена в волшебную лужицу.
– Ну и как? – спросил правитель одной из Первых Рас.
– Как в холодильнике, но не как в морозилке, – вынес вердикт Артур.
– А по мне – как в проруби, но не как в горном роднике.
Снег кружился под ними, собирая и сталкивая миниатюрные вихри и взвивая снежинки в безумной сальсе.
– Я не был ни в проруби, ни в горах.
– Но ты знаешь, что такое холодильник, – с грустью кивнул князь. – И я вот мог бы сейчас разговаривать с твоими правителями, а вместо этого качаю ногами в луже. Мне чуть холодно. Это почти как в горах. Это лучше разговоров о политике и войне.
Артур встряхнул головой. Старец не просто странно говорил, он еще и перепрыгивал с темы на тему. Хотя, возможно, он ее и не менял, просто делал слишком длинные вступления. Такие вступления, в какие люди умещают целый разговор.
– Что бы ты выбрал? Отправиться в горы или купить холодильник?
Артуру не требовалось времени на ответ.
– Отправиться в горы.
– А если бы холодильник отдавали даром?
И вновь слова сорвались быстрее, чем включился мозг.
– Выбрал бы его.
– Вот, – снова грустно улыбнулся князь. – Но представь, пока бы ты шел за своим холодильником, в горах сошла бы лавина. Навсегда бы исчез тот великолепный вид, за которым ты отправился. И все. Вида никогда больше не будет.
– Будет другой, – возразил мальчик.
– Но такого – никогда. Никогда уже гора не будет так красива, так величественна, как в тот день, когда ты выбрал холодильник.
– Зато у меня есть хороший холодильник, в котором не испортятся продукты.
– Он мог бы быть и завтра, – пожал плечами эльф. – И послезавтра. Через год. Через десять лет. Холодильники не меняются почти никогда. Горы – каждый день.
Пожалуй, только сейчас Артур стал понимать, о чем его предупреждал Генри. Эльфы действительно жили по другому времени. Для них это не бурный поток, а гладкое, безмятежное озеро.
– Ты вежлив, – внезапно повторил князь. – Обычно люди слишком спешат, чтобы тратить на вежливость свое время.
Лазарь начал о чем-то догадываться.
– Можно спросить?
Ноги немного потеряли чувствительность, и мальчик, вытащив их из лужи, отер рукавом пальто. Странно, но кожа даже не посинела…
– Разве я могу запретить задавать вопросы?
– Тогда – вот этот разговор, это было предисловие? – Артур специально выделил голосом последнее слово.
– Это была вежливость, – поправил эльф. – Ты пришел говорить о делах. Ты проявил вежливость людей, я проявил вежливость эльфов. Поговорил о том, что имеет смысл. О горах и холодильниках. О том, что важно для эльфов. О том, что важно для людей.
Вот теперь Лазарев все понял. Для человека сказать «здрасьте» – вежливость, а для эльфа вести длинный, малопонятный разговор почти ни о чем – то же самое.
– А сколько эльф тратит времени на вежливость?
Князь никак не пошевелился, но лужи исчезли. Вместо них под ногами беседующих появились небольшие, даже миниатюрные лужки с цветами. Если быть точнее – по три цветка каждому. Артуру достались лютик, тюльпан и фиалка. Старцу – ромашка, гвоздика и колокольчики.
Эльф погрузил ноги в окружавшие цветы траву и чуть приопустил веки, наслаждаясь ощущениями.
– Два дня – невоспитанный эльф. Неделя – торопящийся эльф. Месяц – вежливый эльф.
Месяц на вежливость?!
Артур чуть было не хлопнул себя по лбу. Сколько же раскланиваются и расшаркиваются учтивые жители леса?!
– Человек не может позволить себе такого! Мы не живем веками!
– Вы – живете. Ваши смертные – нет. Но неважно, сколько тебе отпущено, главное – как ты себя тратишь. Даже бабочка-однодневка не сразу садится на цветок. Сперва порхает вокруг. – Эльф провел пальцами по воздуху, и за ними пропорхала бабочка.
Искрящаяся пыльцой зеленая иллюзия. Дымчатая и почти незримая. Удивительно красивая и скоротечная, исчезнувшая уже спустя мгновение. Князь сделал это так же просто, как Артур сейчас дышал. И это напугало мальчика. Он сомневался, что Эйя способна на такое же без своей рапиры.
– Холодильники вам важнее мимолетного чуда, данного самой природой. Вы тратите свой краткий срок на вещи и дела, которые могут пережить вас, но не замечаете мгновений. Это глупо. У эльфов больше времени. Но у нас есть мгновения. У вас их почти не осталось.
– Если человек будет все время гоняться за мгновениями, от него ничего не останется после смерти. Никто его не запомнит. Он ведь даже семью завести не успеет.
