– Наш герб, – он указал на вышитого на полотне оленя со звездой между рогами. – Этот герб оставался чист много столетий, ни разу не мерк блеск нашей звезды! Конечно, бывали несчастья, удары судьбы падали на наш род, но честь его не роняли ни мужчины, ни женщины, сколько их ни было до сих пор.
Молодая девушка вздрогнула, словно от удара, и бросила на него душераздирающий взгляд, но слова замерли на ее устах, потому что приближались гости, и Лотарь поспешил к ним навстречу. Герцог рядом с Иоахимом шел позади жены, которая взяла под руку фрейлину. За ними шла странная пара: Беата с Пальмером, который был на голову ниже ее. Она с пренебрежительным смехом слушала его болтовню и, подойдя к столу, села как можно дальше от него.
– И весь погреб был полон? – спросила, садясь, герцогиня и оживленно продолжала, не дожидаясь ответа: – Ах, лесная земляника! Как я ее люблю! Она в тысячу раз ароматнее, чем та, которую выращивают в садах или в теплицах. Знаешь ли, друг мой, – обратилась она к герцогу, который все еще стоял и разговаривал с Иоахимом, – мы с детьми сами отправимся за земляникой; при этом можно устроить чудесный пикник! Господин фон Пальмер, позаботьтесь о том, чтобы нашли место, где много земляники, но скорее, как можно скорее. Воспользуемся вполне прекрасными днями!
Теперь все уселись к столу, а Клодина подала своим гостям вазу с фруктами. Она предложила герцогу; он, не глядя на нее, отказался движением руки и продолжал свой разговор с Иоахимом. Подойдя к Нейгаузу, который также поблагодарил, она направилась к своему стулу, села и опустила глаза на девочку, подошедшую к ней и прижавшуюся к ее коленям; она очнулась только тогда, когда герцогиня заговорила, обращаясь непосредственно к ней.
– Моя дорогая фрейлейн фон Герольд, вы должны часто бывать в Альтенштейне; мы с мужем решили отбросить всякий этикет, хотим жить как настоящие помещики, ходить на прогулки, навещать и принимать соседей. Скоро мы сделаем нападение и на Нейгауз. Да, да, фрейлейн фон Нейгауз, – повернулась она к Беате, – я должна посмотреть вблизи ваше прославленное образцовое хозяйство, надеюсь также видеть вас в Альтенштейне.
– Нашему дому будет оказана посещением вашего высочества великая честь, но попрошу ваше высочество извинить меня, – отвечала Беата ужасно неприветливым и сухим тоном. – Хозяйство не позволяет мне часто и надолго отлучаться из дома, это ведь доверенное имение, и я только замещаю хозяйку в доме моего брата. На чужом месте стараешься быть вдвойне добросовестной, ваше высочество.
Герцогиня недовольно взглянула на говорившую, но прежнее приветливое выражение тотчас вернулось на ее лицо.
– Герольды всегда были верны своему дому, – любезно сказала она, – это похвально, и я должна принять отказ. Но вы, фрейлейн Клодина фон Герольд! На вас мы непременно рассчитываем, не так ли, Адальберт?
– Извини, что прикажешь? Я не слышал тебя, Элиза.
– Ты должен подтвердить, что мы очень надеемся на мамину любимицу и желаем, чтобы фрейлейн Клодина фон Герольд как можно чаще бывала в Альтенштейне, не правда ли, Адальберт?
На мгновение все стихло под дубом, вечернее солнце золотило и зажигало пурпуром каждый листок, сквозь листву пробегали дрожащие искры, и под мелькающими лучами лицо Клодины казалось то бледным, то красным.
– Действительно, фрейлейн фон Герольд, – проговорил голос, столь спокойный и равнодушный, что сразу унял бурю, поднявшуюся в сердце Клодины, – действительно, герцогиня очень желает заниматься с вами музыкой в Альтенштейне.
Герцог снова обратился к Иоахиму и спросил:
– Да что же случилось? Он умер от раны или…
– Он жив, ваше высочество, и охотится по-прежнему.
Все знали, что, когда герцог разговаривает об охоте, он забывает все остальное. Только Пальмер недоверчиво улыбнулся и посмотрел на Клодину, которая вздохнула облегченно.
– Если ваше высочество приказывает… – тихо сказала она. – Но я давно уже не пела: моя муза оставила меня…
Тихий, сдавленный кашель герцогини прервал ее, сквозь деревья повеяло первой вечерней прохладой… Обыкновенно бледные щеки больной казались огненными. Герцог вскочил.
– Пора! – воскликнул он. – Подать экипажи!
Пальмер сделал знак придворному лакею, который неподвижно стоял у садовой калитки. Через несколько мгновений высокие гости уже уехали.
– Нам тоже надо прощаться, Лотарь, – сказала Беата брату.
Он утвердительно наклонил голову и пожал руку Иоахиму, но когда хотел проститься с Клодиной, та уже исчезла.
Беата пошла за шляпой и зонтиком и застала ее на кухне…
– Куда ты делась? Мы уезжаем, Клодина, – сказала Беата, натягивая шелковые перчатки. – Сегодня был очень оживленный день; поздравляю тебя с новыми соседями, советую всегда теперь иметь в запасе что-либо для угощения… соседка из Альтенштейна, вероятно, часто будет навещать тебя – ей нравится эта роль, как блаженной памяти королеве Луизе… Клодина, я думаю, что страх смерти заставляет бедняжку пускаться в развлечения. Заметила ли ты, что она еле дышит?.. Ну, мне пора; толстая Берг, наверное, проголодалась, а достать они ничего не могут без моего распоряжения. Будь здорова, Клодина, приходи скорее и малютку возьми с собой!
Она поспешно пожала ей руку и вышла.
Клодина понесла фрейлейн Линденмейер блюдечко земляники и застала ее все еще в нижней юбке с красными лентами; старушка держала на коленях маленькую Эльзу и рассказывала ей сказку о том, как некая красавица вышла замуж за принца.
– За герцога, – поправила девочка и, увидев Клодину, спросила: – Тетя Клодина, можно мне еще остаться здесь?
Тетя не слыхала: она прислушивалась к шуму отъезжавшего экипажа…
– О господи, фрейлейн Клодина! – воскликнула старушка, обрадовавшись, что наконец-то может поговорить о великом событии. – Что за красавец наш правитель! Во всем виден герцог! Когда он шел по саду с нашим господином, я вспомнила слова Шиллера: певец должен идти рядом с королем – они оба на вершине человечества! Ах, фрейлейн, если бы бабушка видела, как вы сидели по-семейному у стола и кушали землянику со сливками. Ах, фрейлейн Клодина!
– А мне больше нравится дядя Лотарь, – заявила малютка.
Девушка вдруг повернулась и пошла к двери, потом поднялась по узкой лестнице и постучала в дверь к Иоахиму. Она застала его расхаживающим по комнате с растерянным выражением лица.
– Я совершенно выбит из колеи, – пожаловался он. – О мое прекрасное одиночество! Клодина, не пойми меня неверно! Ты знаешь, что я люблю и уважаю герцогскую семью и горжусь тем, что моя прелестная сестра привлекает ее в наш лесной уголок. Клодина, ты не сердишься на меня за мои слова? – спросил он, только теперь заметив тень на ее лице.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, Иоахим, за что же? Но мне жаль тебя, скажи им прямо, что ничто не должно мешать твоей работе… Слышишь? Ничто не должно мешать тебе!
