— И все-таки почему?
— Я тебе помог?
— Да.
— Чтобы отпустить тебя на все четыре стороны, мистер Гарри, и посмотреть, на что ты годишься. Много ли у тебя ума и смелости. Сумеешь ли ты выжить и выбраться из этой передряги. Найти ответы на свои вопросы. Доказать, в конце концов, свою невиновность.
Гарри пристально всмотрелся в его лицо.
— И это все, да?
Геркулес поднялся, опираясь на костыли. Впервые за все недолгое время знакомства Гарри увидел печаль на его лице.
— Тот человек, которого я убил, был богатым и вдрызг пьяным. Он хотел разбить мне голову кирпичом, потому что ему было противно на меня смотреть. Мне нужно было что-то сделать, вот я и сделал. Ты здоровый, красивый, умный парень. Если сумеешь воспользоваться тем, что тебе дано, у тебя будет шанс. У меня шанса нет. Я уродливый карлик, да к тому же еще и убийца, и мне суждено до конца своих дней прятаться, словно крысе, в подземелье… Мистер Гарри, если тебе удастся выиграть свою игру, может быть, ты вспомнишь обо мне? Потратишь немного денег и сделаешь еще что-нибудь, не знаю, что уж там понадобится, чтобы вытащить меня отсюда. Если я доживу до тех пор, тебе любой цыган скажет, где меня найти.
Гарри захлестнула волна теплоты и искреннего восхищения; внезапно ему показалось, что рядом с ним находится очень незаурядный человек, чуть ли не высшее существо. Вскинув голову, он улыбнулся, подумав о том, какие причудливые коленца выкидывает жизнь. Неделю назад он совершал деловую поездку в Нью-Йорк и считался самым преуспевающим из молодых юристов всего Голливуда. Жизнь его казалась совершенно безмятежной. Он был властелином всего мира, и перед ним лежала лишь одна дорога — вперед и вверх. А спустя всего семь дней, по непостижимому стечению обстоятельств, он оказался преступником, разыскиваемым за убийство итальянского полицейского, и сейчас, грязный, с залепленной засаленным пластырем головой и забинтованной рукой, стоит в пыльной вентиляционной шахте римского метро.
Все происходящее казалось кошмаром, недостойным даже того, чтобы в него поверить, но, увы, оставалось чистейшей правдой. И в самый разгар этого кошмара перед ним оказался глубоко обиженный жизнью человек, имеющий очень мало надежды, а может, и вовсе не имеющий ее — уродливый карлик, спасший от смерти и выходивший его, — вот сейчас он стоит перед ним на костылях на расстоянии в несколько дюймов, причудливо освещенный странным слабым светом, падающим сверху, и просит о помощи. Когда-нибудь потом, если вспомнишь…
Но своими простыми словами Геркулес оказал Гарри еще одну великую услугу, о которой тот поначалу и не догадывался. Он искренне верил, что любой человек обладает уникальным жизненным опытом и может использовать его для помощи тому, кто очень в этом нуждается. Просьба его была высказана открыто, безыскусно и явно без особой надежды на то, что когда-либо ее удастся выполнить.
— Я сделаю все, что будет в моих силах, — так же искренне ответил Гарри. — Обещаю.
37
Кафетерий на Stazione Termini, главном железнодорожном вокзале Рима.
9 часов 30 минут
Роскани увидел, как он мелькнул в проходе на перрон и снова растворился в толпе. О том, чтобы уйти одновременно с ним, не могло быть и речи. Следовало не спеша допить кофе и дать ему время покинуть вокзал, чтобы ни у кого не могло возникнуть и мысли о том, что они знакомы.
Окружающие должны были увидеть в Энрико Чирелли просто одного из множества пассажиров, желающих на бегу выпить кофе. Он взял чашку со стойки и подошел к столику, за которым уже сидел с чашкой кофе и утренней газетой Роскани. Они перекинулись не более чем двумя десятками слов, но Роскани смог узнать все, что ему требовалось.
Чирелли, электрик по профессии, уезжал по работе на север и приехал оттуда только вчера. Но Роскани терпеливо ждал его возвращения и не обманулся в своих ожиданиях. Чирелли, занимавший видное положение в Демократической партии левых сил — так десятка полтора лет назад стала именоваться Итальянская коммунистическая партия, — знал все, что происходило на левом крыле римской политической жизни не хуже, чем школьные дела своих детей. И он прямо сказал Роскани, что левые радикалы не имели никакого отношения ни к убийству кардинала Пармы, ни к взрыву ассизского автобуса, ни к убийству ispettore capo Джанни Пио. Правда, не исключено, что за последнее время образовалась какая-то группка, о которой он еще не знает. Но если и так, скоро он все выяснит.
— Grazie, — ответил Роскани, после чего Чирелли спокойно встал и ушел.
Партийному лидеру совершенно не требовалось какое-либо одобрение его поступков. Роскани воздаст за них позднее. Когда это воздаяние потребуется.
Выждав некоторое время, Роскани тоже поднялся и вышел через другие двери. К этому времени видеозапись обращения Гарри Аддисона к брату крутилась по всем каналам итальянского телевидения. Портреты братьев Аддисонов видели не менее девяноста процентов итальянцев.
Роскани намеренно держался поодаль от Questura и софитов телехроники. Так было решено, когда он в три часа ночи позвонил Талье домой и сообщил, что итальянское телевидение добралось до видеозаписи, до фотографии отца Дэниела и до некоторых важных подробностей следствия, которое Gruppo Cardinale вела по этим делам. На это Талья приказал Роскани выяснить, кто допустил утечку информации. Если расследование увенчается успехом, то виновного будет ждать суровое наказание. И дело тут не в соблюдении итальянских законов, а в необходимости сохранить единство и работоспособность Gruppo Cardinale. Хотя оба отлично знали, что расследовать, в общем-то, нечего и наказывать никого не придется. Поскольку утечку с согласия начальника организовал сам Роскани.
А сейчас, проходя через здание вокзала, протискиваясь сквозь плотную массу хаотически перемещающихся представителей человечества, чтобы выйти на улицу, Роскани видел великое множество одетых в форму полицейских, которые наблюдали за этой массой. Кроме того, он хорошо знал, что то же самое происходит и в других общественных местах — в аэропортах, на прочих железнодорожных и автовокзалах и в портах — от Рима до Сицилии и на север до границ с Францией, Швейцарией и Австрией. И еще он знал, что добропорядочные жители, взбудораженные средствами массовой информации, тоже будут в оба глаза высматривать братьев-преступников.
Когда же он толкнул стеклянную дверь, оказался на ярко освещенной солнцем улице и направился к своей машине, то понял, что и сам включился в колоссальную облаву, организованную Gruppo Cardinale. Он ощутил, что его глаза без осознанного приказа от мозга сощурились, поймал себя на том, что ощупывает взглядом лица встречных. Это означало, что чувства и эмоции, которые он считал давно погребенными под спудом лет и профессионального опыта, все еще живы. Он явственно ощущал, как они продираются наружу, обдавая все его существо внутренним жаром.
Жив отец Дэниел или мертв — вопрос пока что спорный. Но Гарри Аддисон, несомненно, где-то здесь. Его непременно узнают — не сейчас, так через день. Когда это случится, его возьмут под тщательное наблюдение, которое продлится ровно столько, сколько нужно. Людей, которые окажутся в зоне предстоящей операции, осторожно, без лишнего шума, эвакуируют. И после этого, в тот час и минуту, которую сочтут подходящей, вероятно, когда уже стемнеет, за преступником отправится один-единственный человек. Одетый в бронежилет, он будет вооружен не только пистолетом, но и воспоминаниями о погибшем товарище.
