Приезд русских, думалось Бэррону, олицетворяет новые реалии — международное сотрудничество перед лицом активизации террористической деятельности. Ведь то, что для Реймонда был арендован самолет, который дважды приземлялся в Штатах, означало, что за его спиной стоят люди, располагающие огромными средствами, и они, следовательно, могут представлять собой угрозу для любой страны. Однако этот след очень быстро остыл, как и сам Реймонд, а то, что он творил, каким бы ужасным это ни было, не вписывалось в схему деятельности международных террористических организаций. Они действовали иначе.
И все же Бэррон не хотел глушить ярость, бушевавшую в нем по отношению к Реймонду. Пусть она уже не могла сослужить службу ни ФБР, ни ЦРУ, ни тем более управлению полиции Лос-Анджелеса, которое стремилось поскорее избавиться от всего, что шло во вред его репутации. Но все указывало на то, что Реймонд являлся частью крупного и, возможно, чреватого настоящей катастрофой заговора, который не закончился с его смертью.
Особые опасения, хотя на это и махнули рукой русские следователи, вызывала у Бэррона дата 7 апреля, которая быстро приближалась. Разве можно было быть уверенным в том, что это была запись личного характера, призванная напомнить ему о том, что на этот день у него была запланирована с кем-то встреча в Москве? А если это было указание на то, что в этот день в Москве должен свершиться очередной захват чеченскими боевиками заложников, подобный произошедшему на улице Мельникова, или прогремят взрывы шахидок, как это случилось во время московского рок-фестиваля. Или произойдет трагедия, сравнимая с мадридской или с событиями 11 сентября 2001 года, унесшими жизни тысяч людей в Нью-Йорке и Вашингтоне?
Если запись в ежедневнике Реймонда имела отношение к какому-либо запланированному террористическому акту, не означало ли это, что позиция, занятая властями, являлась не более чем дымовой завесой, предназначенной лишь для того, чтобы не допустить паники? Вдруг ФБР, ЦРУ, Интерпол и другие международные антитеррористические ведомства в сотрудничестве со службой госбезопасности России в тайне от общественности отслеживают развитие событий на всем земном шаре, надеясь раскрыть и таким образом расстроить планы Реймонда и людей, стоявших за его спиной?
Или… А вдруг никаких зловещих планов не было вовсе? Вдруг все случившееся лишено всякого смысла? Вдруг все, что было, ушло в небытие вместе с Реймондом?
И еще одна мысль неотступно преследовала Бэррона. Вполне можно было допустить, что ведомство Харвуда продолжает негласное расследование, пытаясь расшифровать заметки из ежедневника мертвого убийцы. Если это так и если Бэррон попытается вести собственное расследование, не исключено, что он нарвется на детективов из «родного» управления, а это может стоить ему жизни. Но он также знал, что не может стоять в стороне. На него огромным камнем давило чувство вины за гибель людей, которых Реймонд убил в Лос-Анджелесе, а мысль о том, что могут появиться новые жертвы, приводила в ужас. Поэтому, как бы ни был велик риск, Бэррон просто обязан продолжать расследование — до тех пор, пока не убедится в том, что затеянное Реймондом закончилось — полностью и бесповоротно. А сейчас он не был в этом уверен.
В его душе жил некий голос, поселившийся там в тот момент, когда он узнал о смерти Реймонда. Каждый раз, когда раздавался этот голос, Бэррону хотелось заткнуть уши, но голос продолжал звучать, требуя от него не сдаваться, найти чудовище и убедиться в том, что оно сдохло. Сейчас голос подсказывал ему, что если где-то он и сумеет вновь учуять запах твари, то это, конечно же, Лондон.
— Лондон, — твердо сказал он доктору Фланнери.
— Клиника «Бэлмор»?
— Не могли бы вы договориться с ними, чтобы они приняли Ребекку на лечение? И желательно поскорее.
— Сделаю все, что смогу.
Она сдержала слово и организовала все наилучшим образом.
3
Лондон, Йорк-хаус, клиника «Бэлмор», понедельник, 1 апреля, 13.45
Джон Бэррон… то есть Николас Мартен (ему стоило больших усилий постоянно помнить, кто он теперь) был озадачен первым впечатлением от Клементины Симпсон. Высокая, примерно его возраста, с темно-рыжими волосами до плеч, в мешковатом деловом костюме синего цвета, она выглядела как заведующая какого-нибудь медицинского учреждения. Он только потом узнал, что к медицине она имела лишь косвенное отношение, поскольку являлась членом Бэлморского фонда и дважды в год в течение недели работала в клинике в качестве добровольного помощника. И именно в таком качестве она сейчас сопровождала нового лечащего врача Ребекки — Энн Максвелл-Скот, невысокую толстушку лет пятидесяти, обладавшую, как показалось Мартену, исключительной проницательностью, а также двух ее ассистентов. Все они приехали в аэропорт Хитроу, чтобы встретить прибывший из Лос-Анджелеса рейс авиакомпании «Бритиш эруэйз», на котором прилетела Ребекка Мартен в сопровождении своего брата.
Ребекка проснулась примерно за час до посадки и, хотя все еще нетвердо держалась на ногах после приема лекарств, умылась и позавтракала. Она осознавала, где находится и почему они с братом летят в Лондон. Такое же спокойствие она сохраняла на протяжении поездки из аэропорта в Йорк-хаус, где на Белиз-лейн располагалась клиника «Бэлмор».
— Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, мистер Мартен, не стесняйтесь спрашивать, — сказала Клементина Симпсон перед тем, как выйти из маленькой, но светлой и уютной комнатки на третьем этаже, которую отвели Ребекке. — Я пробуду здесь до конца недели.
Затем она ушла, и Николас Мартен занялся обустройством Ребекки на новом месте, а закончив с этим, отправился поговорить с лечащим врачом.
— Вы наверняка понимаете, господин Мартен, что являетесь для Ребекки не только братом. Вы — ее единственная опора и защитник, поэтому очень важно, чтобы вы оставались рядом с ней хотя бы первые несколько дней. Скоро, может быть даже завтра, помимо двух ежедневных встреч со мной Ребекка начнет принимать участие в сеансах групповой психотерапии, в ходе которых она и другие пациенты будут работать над постановкой какой-нибудь театральной пьесы или придумывать дизайн нового здания нашей клиники. Смысл этого метода — ставить перед пациентами задачи, которые требуют коллективного мышления и работы, не позволить им создать внутри своей психики некие «потайные места», где они могли бы укрыться от окружающего мира и, как следствие, замкнуться в себе и деградировать. Наша конечная цель — превратить Ребекку в полноценного члена общества, позволить ей стать более или менее самодостаточной.
Мартен слушал очень внимательно. Он хотел убедиться в том, что здесь, в «Бэлморе», как и обещала доктор Фланнери, практикуются такие же методы, как и во всем мире психотерапии. История болезни каждого из пациентов и все связанные с ним записи являются конфиденциальными и доступны только лечащему врачу или ближайшим родственникам, каковыми для Ребекки — в единственном числе — являлся он. Доктор Фланнери заверила его, что, договариваясь о переводе Ребекки в «Бэлмор», предупредила своих английских коллег, что причины столь срочного решения не подлежат разглашению.
