В сырой и холодной Прибалтике, в закрытом густым туманом Владивостоке, в знойном Краснодарском крае я видел одно и то же. Огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. Совершалось множество суетливых механических движений (так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть чем-то кому-то полезными.
Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий.
АВГУСТ 1991-го
С каждым днем будет нарастать ворох домыслов и дезинформации по поводу событий 19—21 августа 1991 года.
События нельзя беспристрастно зафиксировать в момент их свершения. Наблюдателя или тем более участника захлестывают эмоции, он редко бывает в состоянии отделить действительное от кажущегося, его сбивает с толку поток противоречивых сведений, состояние общего возбуждения. Со временем картина происшедшего принимает более четкие контуры, но уходят из памяти существенные детали, а общее понимание всего происшедшего невольно подгоняется под личные пристрастия, опасения или надежды.
С утра 19 августа 1991 года прошло ровно две недели. Пожалуй, это самое подходящее время для того, чтобы попытаться восстановить канву событий в той точке, где они меня застали.
18 августа
Ясное, слегка прохладное утро, и день обещает быть добрым. В восемь ноль-ноль, как обычно по воскресеньям, направляюсь со служебной дачи пешком на «объект» (территорию ПГУ). Полтора часа тенниса со своим помощником Юрием Ивановичем Новиковым, затем пять минут сауны, душ и — на рабочее место. Как обычно, надо посмотреть телеграммы, сообщения телеграфных агентств, подписать информацию. 18 августа никаких заслуживающих внимания сведений не поступило, докладывать было нечего, и часа через полтора той же дорогой по подмосковному лесу отправился на дачу.
Около пятнадцати ноль-ноль раздался улюлюкающий сигнал телефона «кремлевки». Такой звонок в воскресенье ничего доброго не предвещает — либо какое-то происшествие, либо срочное задание Крючкова, который никогда не отрывался от дел. Выругался вслух (в комнате никого не было), поднял трубку. Голос Грушко.
— Владимир Александрович распорядился привести в боевую готовность к двадцати одному ноль-ноль две группы сотрудников ОУЦ (отдельный учебный центр, спецподразделение разведки), по пятьдесят человек каждая, с транспортом.
— К двадцати одному ноль-ноль, а сейчас уже четвертый час, воскресенье... А какое задание?
— Не знаю, он звонил из машины, велел передать приказ — две группы по пятьдесят человек с транспортом.
— Кто будет дальше распоряжаться группой? С кем связаться?
— Там будет Жардецкий (начальник ЗГУ, военной контрразведки), все будет идти через него. Я больше ничего не знаю.
Дело неприятное. ОУЦ давно гирей висит на ПГУ, попытки передать его в чье-то ведение успеха не имели. Боевое подразделение, предназначенное для действий в особых условиях за рубежом, представляется Крючкову удобным орудием и в сложных внутренних ситуациях. Это подразделение посылали в Баку для охраны Дома правительства, его же собирались в январе 1991 года послать в Вильнюс, но, к счастью, по каким-то неведомым мне причинам не послали. Очень беспокоили бесцеремонные, не оформленные письменно приказы Крючкова. (Мы часто ворчали по этому поводу с моим заместителем В.А. Кирпиченко, даже писали какие-то бумаги, но не хватило духу, как и в других случаях, прямо потребовать от Крючкова письменных приказов. В конце июля — начале августа (случайно ли?) на совещании руководства КГБ обсуждался проект указа Президента о порядке использования войск КГБ, и я предложил зафиксировать в документе, что соответствующие приказы отдаются только в письменном виде.)
На 19 августа у нас были назначены торжественные мероприятия по случаю 10-летия ОУЦ.
Что-то затевается, но что? По телефону даю команду дежурному по ОУЦ вызвать на работу начальника подразделения Б.П. Бескова и собирать группы.
Звоню Жардецкому.
— В чем дело, где планируется использовать группы?
— Сам не знаю. Мы только что отправили тридцать пять сотрудников в Прибалтику. Может быть, туда?
Договариваемся поддерживать контакт, если кто-то получит информацию поточнее, другого известит.
Плохо. Не то что-то происходит. Не было в последние дни тревожных сведений из Прибалтики, вообще при чем здесь военная контрразведка?
Звонит Борис Петрович Бесков. Докладывает, что прибыл на работу и выполняет приказ.
— Куда?
— Пока не знаю. Собирайте людей.
— Какая экипировка, снаряжение?
— Не знаю, сообщу дополнительно.
Около восемнадцати часов, возможно, немного позже, звонок дежурного по КГБ — председатель созывает совещание на двадцать два тридцать у себя в кабинете. Это уже не Прибалтика, а что-то похуже. Неужели что-то затеяли военные? Посоветоваться не с кем — надежный человек Вадим Алексеевич Кирпиченко только что возвратился из отпуска, на работу выходит только через три дня, на даче его нет.
Проходит час. Вновь звонок— совещание отменили. Сбор групп не отменен.
В двадцать один ноль-ноль Б.П. Бесков докладывает мне, а я по телефону — Грушко (он в своем служебном кабинете), что сто человек готовы. Но какой должна быть их экипировка?
— А какая у них есть экипировка? — интересуется Грушко.
— Есть гражданская одежда, есть темные комбинезоны (а есть ли они?), есть полевая форма пограничников.
— Председателя нет на месте, я выясню у него и сразу позвоню.
Около двадцати двух часов звоню А.В. Жардецкому. Он ничего нового сказать не может, указаний нет. Голос встревоженный. Связываюсь с Б.П. Бесковым, прошу дать возможность людям отдохнуть и быть готовыми к утру следующего дня, о чем и сообщаю Жардецкому.
Ложусь спать.
19 августа
В час тридцать звонок. Жардецкий.
— Гений Евгеньевич наше решение дать людям отдохнуть не одобрил, но просил привести их в состояние готовности к утру.
— Так что же затевается? Где должна будет действовать группа?
— Возможно, что в Москве. Только меня не выдавайте. Я вам этого не говорил.
— Ладно.
Бескова не тревожу. Засыпаю. Снится какая-то чертовщина.
В шесть тридцать пять собираюсь на прогулку с собакой, включаю приемник.
«...Государственный комитет по чрезвычайному положению...»
