Была ли Гизела взволнована предыдущей сценой с «толстяком» или в эту минуту действительно поняла значимость своего высокого положения в свете, но добрые, прекрасные глаза ее сверкнули, и, отвернувшись от мальчика, она презрительно проговорила:
– Книги твоей мне не нужно, а просить… Я никогда не прошу!
Дети широко раскрыли глаза.
– Ты никогда не просишь? – повторили они хором.
Восклицание это привлекло внимание госпожи фон Гербек. Увидя неприязненное выражение на лице вверенного ей дитяти и догадываясь о случившемся, она поднялась и поспешно проговорила:
– Гизела, дитя мое, прошу тебя, поди скорее ко мне.
В эту минуту, уложив меньшого ребенка, вошла в комнату пасторша.
– Мама, она никогда не просит! – заговорили дети, показывая на Гизелу, неподвижно стоявшую посреди комнаты.
– Да, я не хочу просить, – повторила она, однако уже не с такой самоуверенностью, чувствуя на себе взгляд пасторши. – Бабушка всегда говорила, что мне неприлично просить, что я должна просить только папа, но никого другого, даже госпожу фон Гербек!
– Правда? Бабушка действительно так говорила? – ласково и вместе с тем серьезно спросила пасторша, беря за подбородок девочку и глядя ей прямо в глаза.
– Я могу вас уверить, моя любезная госпожа пасторша, что это было неопровержимым убеждением покойной графини, – отвечала за ребенка госпожа фон Гербек с неописуемой дерзостью, – и, само собой разумеется, никто не имел права питать подобных взглядов на воспитание более, чем она, в ее высоком положении!.. Кроме того, я должна вам дать добрый совет, собственно ради интереса ваших детей, разъяснить вам, что в маленькой графине Штурм вы должны видеть нечто иное, чем в каких-нибудь Петерах или Иоганнах, с которыми вам приходится обыкновенно иметь дело!
Не возражая ничего гувернантке, пасторша позвала своего старшего сына, чтобы узнать, как было дело.
– Ты должен быть предупредительнее, – произнесла она, когда ребенок закончил. – Должен дать книгу маленькой Гизеле, как только она этого пожелала, потому что она наша гостья. Помни же это, мой милый!
Затем дети отправились спать, а Гизеле пасторша дала сказки и свела ее в классную, дверь в которую осталась полуотворенной.
– Так, по-вашему мнению, – проговорила она, возвратившись, – я должна детям своим внушить уважение к маленькой графине? Но едва ли это возможно, так как я сама – извините мою откровенность – не питаю к ней этого чувства.
– Ай, ай, моя милейшая, так мало смирения в жене священника! – прервала ее гувернантка со своей обычной улыбкой. В тоне ее слышалось глубокое ожесточение.
– Я не так понимаю смирение, как вы, – проговорила пасторша также с улыбкой, полной юмора и простодушия. – Маленькую графиню я могу любить как ребенка, но уважать ее… Не понимаю, как взрослый человек может уважать ребенка!
Гувернантка поднялась.
– Это ваше дело, любезная госпожа пасторша, – проговорила она сухо.
На дворе послышался скрип саней, приехавших из замка.
Гизела вошла в комнату и подала пасторше книгу. Своеобразный был характер у этого ребенка! Ни нежно-льстивое обращение госпожи фон Гербек или кого другого из окружающих ее, ни даже ласки отчима не могли вызвать расположения и растрогать сердце этой девочки. Но теперь, прощаясь с пасторшей, женщиной, относившейся к ней с тем обожанием, к которому она привыкла, малютка бросилась к ней и с горячностью обвила шею ее своими худенькими руками.
Пасторша крепко поцеловала подставленные ей губки.
– Храни тебя Господь, милое дитя, будь мужественна и честна, – проговорила она, и голос ее стал необыкновенно мягок – она знала, что видит ребенка в своем доме последний раз.
Выходка эта заставила побледнеть гувернантку. Холодно-презрительная улыбка была ответом на «ребяческую демонстрацию».
Сцена была прервана вошедшим лакеем, принесшим в комнату разные шали и салопы.
– Снесите вещи в комнату фрейлейн фон Цвейфлинген! – приказала она. Затем, взяв Гизелу за руку и приветливо наклонив голову, она проговорила, обращаясь к хозяйке: – Много благодарна вам за ваш восхитительный рождественский вечер, моя милая госпожа пасторша!
С достоинством и грацией прошла она по комнате и по лестнице. Войдя же в комнату Ютты, вне себя бросилась на стул.
– Ни минуты я не должна оставаться здесь, моя милая фрейлен Ютта! – вскричала она, глубоко переводя дыханье. – Однако и в таком волнении я не могу показаться на глаза прислуге! Посмотрите, как горят мои щеки! – И она попеременно своими белыми руками стала сжимать виски и лоб. – Боже милосердный, что это был за вечер! Само собою разумеется, я с Гизелой последний раз в этом благословенном пасторском доме!
Ютта побледнела.
– О, это еще будет не так скоро, – я, во всяком случае, сюда еще приду! – произнесла решительно маленькая графиня, подражая тону пасторского сына.
– Мы это увидим, мое дитя, – внезапно овладевая собой, возразила гувернантка. – Папа один может решить это. Ты не можешь еще судить, мой ангельчик, каких злейших врагов имеешь ты в этом доме.
– Слушайте, что я вам скажу, – зашептала она, кладя руку на плечо Ютты. – Невыносимый детский шум, этот отвратительный напиток, называемый чаем, грубые кушанья, которые нас заставляли есть, табачный дым, наконец, все эти жалкие сцены положительно убеждают меня, что ваше дальнейшее пребывание в этом доме невозможно. По крайней мере, пока вы ваше древнее имя не променяете на буржуазное, до тех пор вы еще должны наслаждаться всеми преимуществами вашего звания. Я беру вас с собой, и даже сию же минуту. Тем, внизу, мы дадим знать, что вы уезжаете со мной на праздники, – иначе с ними не разделаешься… Вы будете жить не у министра, не у маленькой графини Штурм, но лично у меня; я помещу вас в двух комнатах, составляющих часть моего громадного помещения, но если и это вам и вашему жениху не понравится, ну, тогда давайте уроки музыки Гизеле!.. Согласны?
Вместо всякого ответа девушка поспешно вышла из комнаты и минуту спустя вернулась в узеньком салопчике, из которого она выросла.
– Я готова, – сказала она с сияющими глазами.
Госпожа фон Гербек подавила улыбку при виде смешного вида, который имела девушка в этом старомодном одеянии. Она пощупала подкладку.
– Он слишком легкий, а теперь так холодно, – сказала она, снимая салоп с Ютты и роняя его на пол. – Лена прислала нам целый магазин, – продолжала она, выбирая из груды принесенных лакеем вещей синий атласный меховой салоп и белый кашемировый капор и собственноручно надевая то и другое на голову и плечи девушки.
Маленькая комнатка осталась пустой. Все трое начали спускаться с лестницы.
Внизу стояла Розамунда и светила им, держа в руке кухонную лампу.
Старуха с удивлением глядела на Ютту, величественно проходившую мимо нее в своем новом наряде.
