Судья собрался что-то сказать, но потом остановился и судорожно сглотнул.
– Прошу вас, Данрайт, присядьте, пожалуйста, – мягко попросила его леди Веспасия. – Вы выглядите совсем больным. Глоток коньяка вам, несомненно, поможет, но я думаю, что слово друга поможет еще лучше. Я вижу, что вы чем-то чрезвычайно озабочены. Чтобы увидеть это, не надо даже быть вашим другом. Вот я поделилась с вами своими опасениями, и теперь мне стало гораздо легче, даже если вы не сможете дать мне никакого практического совета. Признаюсь сразу, что я не представляю, что можно посоветовать в такой ситуации. Что можно предпринять против шантажа?
Уайт старался избежать взгляда собеседницы: он уставился на розы в узоре обюссонского
[26]
ковра у него под ногами.
– Не знаю, – ответил он хриплым голосом. – Если вы станете платить, то увязнете во всем этом еще глубже. Вы просто создадите прецедент и покажете шантажисту, что боитесь его и готовы выполнять все его требования.
– Здесь тоже все не так просто, – леди пристально смотрела на судью. – Дело в том, что шантажист не выдвигает никаких требований.
– Никаких… требований? – Голос Данрайта стал неестественно высоким, а лицо побледнело как мел.
– Пока никаких. – Леди Камминг-Гульд постаралась, чтобы ее голос звучал как обычно. – Это самое неприятное во всей истории, и, естественно, мой друг боится, что эти требования могут последовать в любую минуту. И главный вопрос – что это будет?
– Деньги? – В голосе судьи прозвучала надежда, как будто требование денег было наименьшим из зол.
– Вполне вероятно, – ответила Веспасия. – Если же нет, то тогда все может оказаться еще хуже, чем просто шантаж. Мой друг – человек влиятельный. Самое худшее, если его попросят сделать что-то нечистоплотное… использовать свою власть в преступных целях…
Уайт прикрыл глаза, и на какой-то момент его гостье показалось, что он сейчас потеряет сознание.
– Зачем вы все это мне рассказываете, Веспасия? – спросил он шепотом. – Что конкретно вы хотите узнать?
– Только то, что я вам рассказала, – ответила женщина. – А еще я боюсь, что мой друг может быть не единственной жертвой. Данрайт… Я боюсь, что этот заговор может быть гораздо шире, чем попытка шантажа одного или даже двух человек. Мы ведь с вами понимаем, что человек не может сохранить безупречную репутацию, которую он заслужил по праву – если он, пусть даже под давлением обстоятельств, совершит какой-нибудь бесчестный поступок, может быть, даже более бесчестный, чем тот, в котором его обвиняют.
Неожиданно судья взглянул ей прямо в глаза. Его взгляд был полон гнева и отчаяния.
– Я не знаю, что вам известно, даже если вы действительно приехали ко мне по поводу вашего друга, и я не знаю, что вы о нем придумали, а что в вашем рассказе правда. – Теперь его голос был напряженным, почти грубым. – Но я могу вам признаться, что меня тоже шантажируют. Шантажируют поступком, которого я никогда не совершал. Однако я не буду рисковать и ждать, когда это обвинение выплывет наружу… когда о нем кто-то расскажет вслух! Я дам шантажисту все, чего бы он ни потребовал, и заставлю его замолчать. – Данрайта била крупная дрожь; он по-прежнему выглядел так плохо, что казалось, вот-вот упадет в обморок.
– Мой друг так же реален, как и вы, – для Веспасии было важно, чтобы судья не заподозрил ее во лжи, по какой бы причине она, по его мнению, ни произносилась. – Я не знала, что вы тоже жертва, но ваше состояние не давало мне покоя. Мне действительно очень жаль. Это самое низкое из преступлений, которое можно придумать! – Пожилая леди говорила все более эмоционально. – Мы просто обязаны бороться с этим негодяем. И делать это мы должны все вместе. Мой друг был обвинен в трусости на поле боя… грех, который является для него анафемой, пятном на его репутации, с которым он не сможет жить.
– Я очень сожалею. Но позволить тому, в чем меня обвиняют, стать достоянием общества, я не могу. Маргерит этого не переживет. Для нее это будет непереносимо. – Данрайту приходилось выдавливать из себя эти слова. Однако его собеседница видела, что он свято в них верит. Это было написано на его лице, в его глазах и в том, как он сидел, ссутулив плечи. – И я не позволю… чего бы он от меня ни потребовал. И не надо со мною спорить, Веспасия. Я весь мир переверну, чтобы не дать ее травмировать. Иначе она будет совершенно раздавлена.
Времени на тактические маневры не оставалось: Шарлотта и Маргерит могли вернуться в любую минуту. Миссис Питт и так удалось задержать хозяйку дома в саду на невероятно долгое время.
– В чем вас обвиняют? – напрямую спросила леди Камминг-Гульд.
– В том, что я являюсь отцом сына одного из моих ближайших друзей. Сам этот друг совсем недавно умер; он даже не может сказать, что подобное никогда не приходило ему в голову. – Теперь даже губы судьи побелели, и ему опять приходилось выдавливать из себя слова; дышал он тоже с трудом. – Да и действительно, он никогда об этом не думал. Это был его сын, и он был в этом абсолютно уверен. Но даже шепоток об этом разрушит репутацию его жены – и мою тоже, тем более что с нею мы тоже были друзьями… Это может поставить под сомнение законность наследования его сыном титула и значительного состояния.
Голос Данрайта задрожал, а лицо сморщилось.
– Если кто-то просто подумает, что я мог вести себя таким образом, то это убьет Маргерит, – продолжил он, чуть не плача. – Она такая… уязвимая. Вы это знаете. Она никогда не была сильной, а за последнее время столько перенесла… Я просто этого не допущу!
– Но ведь вы же не сделали ничего плохого, – заметила Веспасия. – Вам нечего стыдиться – ни Маргерит, ни вам самому.
Рот мужчины искривился. Солнечные лучи, падавшие на него через окна, только подчеркивали его состояние.
– И что, вы думаете, что люди в это поверят?.. Все как один? Нет, будут косые взгляды, шепот за спиной… – Он саркастически рассмеялся. – Сразу же найдется какой-нибудь доброжелатель, который расскажет Маргерит, что говорят в обществе. И сделает это из самых лучших побуждений – чтобы предупредить… А может быть, и по злобе.
– Итак, вы собираетесь удовлетворить требования шантажиста, – подвела итог пожилая леди. – Первый раз, второй… может быть, даже третий? К тому времени вы действительно совершите что-то, чего надо будет стыдиться, и вот тогда он возьмет вас за горло. – Она слегка подалась вперед. – До чего же вы готовы дойти? Ведь вы судья, Данрайт. Закон должен быть для вас превыше всего на свете!
– Превыше всего на свете для меня Маргерит, – голос Уайта звучал жестко, а пальцы его рук были крепко переплетены между собой. – Я люблю ее почти всю свою жизнь и сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее.
На это Веспасия ничего не сказала. Ей не надо было повторять то, что она уже говорила: что, если он запятнает свою честь и подорвет веру жены в себя, это тоже ее раздавит. Это и так было написано в глазах леди Камминг-Гульд. Однако ее друг не хотел разом покончить с источником угроз, а предпочитал решать проблемы одну за другой, делая то, что от него требовали, и надеясь, что либо завтра это прекратится, либо кто-то другой покончит с шантажистом.
