— А тебе по чину?
— А я просто голос.
— Чей?
— Да хоть бы и разума твоего. Сколько у тебя тут человек? Тысяч пять? Десять? Меньше десятой части от всего войска, так? И сколько тебе выделят? Сначала у султана татары будут, они с ним давно плечо к плечу стоят. А твое место у порога, в куче мусора…
Петр вскочил, сжимая нагайку. Фрол успокаивающе махнул рукой.
— Прости, коли обидел. Только и сам понимаешь — мы для них все одно неверные. И своими не станем.
— А для кого мы свои? Нет у нас ни земли, ни места! Нету!!!
Петр, что есть силы полоснул нагайкой по столу, выругался — и только потом заметил, что Фрол смотрит на него с грустью.
— Отвел душу?
— Чего тебе здесь понадобилось?
— Предложение у меня к тебе. От двух государей.
— Вот как?
— Сам знаешь, Сечь сейчас совместно Русью да Речью Посполитой управляется. А государи те породнились.
— Знаю. И?
— С турками тебе это еще воевать и воевать. А коли примешь предложение Алексея Михайловича, то станешь наместником всей Сечи.
— Наместником?
— Гетманом.
— С чего бы вдруг такие предложения?
— Так и от тебя потребуется не меньше. За землицу отслужить придется.
— Чем же?
— А вот тем. Откуда турки воду берут?
— Для коней из речки, для себя — из колодцев.
Мешок тяжко бухнулся прямо на карту.
— Тут сорок мешочков. Один высыпь в колодец…
Что‑что, а соединения мышьяка достать было несложно. Софья Алексею с собой на войну три таких мешка дала, не пожалела. На войне, знаете ли, все средства хороши, чтобы выжить да вернуться. И коли представится случай…
— Ты мне что предлагаешь?!
— А вот то. Сейчас нам с нехристями не сладить, а коли ослабнут они, кто помрет, кто животом маяться злобно будет… сам понимаешь.
Петр понимал.
Но…
— Не по — христиански это…
— А это?
Фрол запустил руку за пазуху, и на стол высыпалась горсть зеленых камней. Не слишком большая, камней двадцать, не более, но учитывая цену на изумруды — стоили они поболее иного мешка с золотом. Блеснули острые грани.
— Это — задаток. Подумай, коли согласишься, у палатки белую ленту привяжи на веревку, да и просто белая тряпка сойдет. Мы узнаем.
— Шпионите?
— Разведываем.
— Ты мне подлость предлагаешь!
— Я тебе мечту твою предлагаю. На блюдечке.
— Откель знать мне, что не обманешь?
— Служил бы я обманщику? Уж поверь мне, все, что государь мне обещал — все исполнено было.
— А коли обманут?
В таком ключе разговор длился еще долго. Петру и согласиться хотелось на предложение, и боязно было, и колебался он…
Фрол мягко убеждал, не показывая виду, хоть и тянуло его ахнуть несговорчивого гетмана с размаху по черепу. Но — нельзя. Дипломатия это называется, когда перед каждой гнидой прогибаешься, вместо того, чтобы шашку вытащить — и от плеча ее до пояса…
Но ради Алексея Алексеевича…
Сговорились, уж когда светать начало. Фрол оставил изумруды и мешок в палатке и выскользнул в темноту, буркнув на прощание:
— Провожать не надобно…
Петр остался в раздерганных — иначе и не скажешь — чувствах. Фрол же прошел по лагерю, задержался в паре мест, потом, не привлекая внимания, нырнул в лес — и только его и видели.
Только горяча послушного коня, понукая его мчаться быстрее, он позволил себе перевести дух.
Удастся ли?
Во всяком случае, он свое дело сделал. И этим повернул колесо истории. Только об этом он не знал. Да и не надобно — результата хватит.
* * *
Второй акт пьесы разыгрался на следующий день, ближе к вечеру. Легко ли внедрить в войско своих казаков?
Да уж не так сложно! Пять тысяч! Пять тысяч предателей веры христианской и земли православной пришли с султаном! Даже побольше их было. И знать каждого в лицо?
Это просто нереально. Так что совершенно случайно у султана материализовалось подметное письмо. Наверное, ветром принесло. Да так удачно, со стрелой сразу…
Султан вышел из шатра, поглядел, но соизволил свиток со стрелы снять и распечатать. И даже прочесть.
Ну а там — донос. Так и так, Петруша Дорошенко, коего вы до сих пор милостиво не прибили — предатель, причем двойной. И ждет только случая, дабы отравить колодцы и смыться. Не верите?
Так поищите у него яд! И изумруды, полученные от русского государя.
Два раза предлагать не пришлось. Султан и так казакам особо не доверял, а уж теперь…
Стоит ли говорить, что гетмана пригласили вежливо, а вот его палатку обыскивали весьма грубо? Обыскали, нашли — и бросили мешок перед султаном, который задал вполне закономерный вопрос:
— Что это?
Дорошенко побледнел, залопотал что‑то… поздно. Если бы он пришел сам и сразу, если бы хоть чуть раньше…
История сослагательных наклонений не терпит.
Но пока он решал, как оправдаться, снаружи взвился истошный крик.
— НЕХРИСТИ ГЕТМАНА УБИВАЮТ!!!
И этот крик подхватили люди в разных концах лагеря, схватились за оружие казаки, взметнулись янычары, побелел от ярости султан…
Буря могла бы еще не разразиться, все бы объяснилось и утряслось, но кто‑то (имени героя история так и не сохранила) сделал первый выстрел.
Казаки и так с трудом терпели турок, те, в свою очередь, недолюбливали предателей, а крымчаки не любили ни тех, ни других. Пока между вожаками трех стай был мир — был и покой, хотя и относительный. А вот как только хворосту подбросили…
И выскочить бы сейчас из шатра Петру, и крикнуть бы, что никто его не трогал, но сделал султан жест рукой, который телохранители приняли за команду — и изготовились защищать своего господина, а гетман решил, что сие нападение на него и схватился за оружие.
И тут же упал, обливаясь кровью под мечами султанских телохранителей. А снаружи кипел бой — и теперь уже никто не смог бы остановить его, даже спустись с неба Богородица — и то головой покачала бы, потому как там, где людьми овладевает безумие — Богу не место.
И не место здесь было милосердию и жалости.
Казаки пробивались на волю, благо, и стояли‑то не в середине, а ближе к краю лагеря, но резня…
Яростная, бессмысленная, жестокая, опьяняющая кровью и превращающая людей в диких животных…
