Сейчас же изумруды лежат на столе, свою выгоду он не упустит… почему бы нет?
Что толку стоять под Каменцом, покуда подкрепление не подойдет? А простоят они долго, это уже видно…
Конечно, они враги с этими русичами. И они и верно сойдутся еще в чистом поле. Но — это будет потом и на его условиях. Да и то сказать — сейчас они слишком сильно зависят от Османов. А коли не понравится что Мехмеду? На кого тогда обратится его гнев?
— Нет, русич. Я все понимаю, но чего стоит человек, лишенный чести? Я отпущу тебя и даже прикажу проводить со всем почетом, но твоего предложения не приму.
Ваня вздохнул.
Вообще‑то, они и не надеялись. Но попробовать‑то стоило?
— Что ж. Знай, государь, что мой повелитель будет горд скрестить меч со столь благородным противником. И коли случится так, что удача окажется на нашей стороне — знай, урона твоей чести мы никогда не допустим.
Селим Гирей вздохнул.
— Я бы и рад. И в свою очередь…
С ханской руки легко соскользнуло кольцо.
— Возьми. От сабли оно тебя не защитит, но мои люди знают этот знак. Ежели покажешь — обойдутся с тобой со всем почтением.
Иван поклонился.
— Благодарю, государь. Но моя жизнь тесно связана с жизнью моего господина.
Селим Гирей уважительно смотрел на боярина. Молод, да. Но храбр и неглуп. И верность, которая дорого стоит в нашем мире.
— Все равно возьми кольцо. Судьба изменчива…
Ваня поклонился. Низко и уважительно.
— Благодарю тебя, государь.
— И это…
Изумруды посверкивали на парчовой ткани.
Иван покачал головой.
— Нет, государь. Подарки назад не берут. Прими эту безделицу в знак нашего уважения к твоей мудрости и силе.
— Счастлива земля, где рождаются такие сыновья, как ты, Иван.
Обмен любезностями длился еще несколько минут, а потом Ваня ушел из шатра. Его провожали двое татар, с которыми он распрощался на опушке леса, протянув кошелек.
— Выпейте за мое здоровье, воины.
Алексей Алексеевич не особенно расстроился. Хлопнул Ивана по плечу.
— Главное, что ты живым вернулся. А на татар — сам знаешь, что мы сделаем.
Ванечка знал. Просто ему не хотелось уничтожать так много людей. Но… выхода нет.
Задумался в своем роскошном шатре и Селим Гирей.
Да, русичи хотели бы от него избавиться. Но в то же время…
Явно они готовы с ним справиться.
Султан… ну что — султан? Жить‑то хочется. А если он еще тысяч десять человек потеряет — его точно отравят или удавят.
Татарин вздохнул. А под утро позвал к себе тысячников и принялся отдавать приказания. Главное он понял — со дня на день состоится решающе сражение и татарам надо так участвовать в нем, чтобы не понести ощутимых потерь. Можно сказать, что цели‑то Ваня добился. Селим Гирей засомневался, ему уже не так хотелось сражаться, а русичам того и требовалось.
Когда в товарищах согласья нет…
К тому же, на следующий день Селим Гирей действительно предложил султану не стоять всей армией под стенами, а выделить часть легкой татарской конницы, чтобы поохотиться на охотников. Его татары под стенами крепости бесполезны. А вот люди разбегаются, города готовятся к осаде, да и ляхи обнаглели! С продовольствием беда, колодцы травят, это все надобно пресекать — вот и выделить из татар тысяч десять, и разослать по округе…
Мехмед воспринял это именно так, как и было поднесено. Был бы жив Фазыл Ахмед — паша — он бы предостерег своего султана. Но жизнь визиря забрал Жванец, а Кара — Мустафа, который занял его место, и сам был не великого ума и военного таланта. Да и не надобна ему была та Польша, он на Дунай смотрел, на Рейн, там провинцию Османов хотел…
Так что спустя пару дней количество татарского войска заметно уменьшилось. Несколько тысяч татар сорвались с места и помчались на Бучач.
Сначала.
А потом постепенно, сделав круг, вышли к Днестру чуть выше Хотина, переправились там и отправились восвояси. Кавалерия пана Ежи провожала негодяев издалека, не ввязываясь в схватки — ни к чему. Ежели они и правда уходят, то скатертью дорога. За татарами следили до переправы, да и далее послали за ними пару соглядатаев с голубями — мало ли, вдруг сие хитрая уловка и негодяи вернутся назад, чтобы ударить в спину… нет.
Не вернулись.
Да, по пути они разграбили порядка полутора десятков деревенек, набрали пленных, но это все равно обошлось полякам дешевле. А Селим Гирей сохранил большую часть войска и свой титул.
К сожалению, сказку про веник ему не рассказывали — и он не понял, что, как только веник разобрали на три прута — сломать их стало куда как легче. Пусть один и уцелел, но надолго ли?
* * *
Судьба турецкого войска была печальна.
Аккурат на третье утро после того, как ушли татары, турецкий лагерь проснулся от звонкого пения рогов.
И на поляну выехал, размахивая белым флагом, Володыевский.
Турки не решались рубить посла, а тот, в сопровождении всего двух человек, ехал так спокойно, словно по лесу прогуливался. Подъехал чуть ли не к султанскому шатру и остановился.
Не прошло и десяти минут, как перед ним воздвигся тысячник турецкого воинства, Мустафа — бей.
— Приветствую ясновельможного пана…
— И я приветствую храброго бибаши…
— С чем ты пожаловал в наш лагерь?
— Я привез вам предложение о сдаче.
— Ты намерен сдаться?
— Нет. Мой господин предлагает вам уйти невозбранно, оставив здесь все, что вы награбили. Вот его письмо…
Тысячник принял его с широко раскрытыми глазами.
— Я передам его великому визирю…
— Мне ждать ответа — или приехать?
Тысячник замялся — и Володыевский понял правильно.
— Я вернусь к вечеру.
Развернулся и уехал. И никто его не остановил, ведь гонец неприкосновенен. А вот что началось в турецком лагере….
Командование собралось на военный совет в султанском шатре. Сказать, что предложение показалось туркам верхом наглости?
О, это еще мало!
Им предлагали фактически убраться прочь. Письмо было составлено безукоризненно вежливо, спокойно, грамотно, но!
Бесила сама наглость.
Царевич Московский, Алексей Алексеевич Романов, предлагал султану снять осаду и уйти обратно. При этом оставить здесь все награбленное — и в качестве компенсации — пятьсот тысяч золотом! Не выплаченной туркам, а с турок!
