Какой же умница государь царевич!
Половину батареи разворотило, его едва не оглоушило, хорошо хоть мха в уши загодя натолкал, да и руками зажал, а только…
М — да, это он удачно попал, в груду боеприпасов! Или не он, а Лариошка? Или Федька?
А, неважно! Кидали все вместе, так что и отползать…
Парни переглянулись — и по всем правилам охотничьей науки скрылись в лесу.
Добивать?
Закреплять успех?
Это не их ума дело. Вообще — не их дело.
* * *
Мехмед аж побелел от ярости. Подлые поляки еще и в бой‑то не вступили, а что мы имеем?
Три батареи потеряны! Одна разворочена в клочья, две других что есть мочи садят по своим, конечно, их отобьют, но ведь это какие потери!
Сами же поляки от души ведут огонь со стен Старого замка. Причем как по Новому замку, так и по турецкому войску. А войско‑то большое!
А потому и почти каждый выстрел находит свои цели. Много целей…
Не слышал султан поговорки — по широкой морде промахнуться сложнее. А и слышал бы…
Он хотел взять числом, но сейчас это оборачивалось против него. Большая часть турок сейчас была сосредоточена напротив равелина, кое‑кто прикрывал батареи…
Где татарская конница?!
Словно комариное стадо — она рассеяна везде и нигде! И толку‑то от них! Схватиться с конниками? Они пытаются, нор для них нет работы во время осады, они просто оказались не готовы. И Володыевский вырезал их, словно комаров бил — методично и спокойно. Защищая подступы к батареям.
Ш — шайтан!!!
— Отбить батареи! Немедля!
Прежде, чем Мехмед опустил платок, в дело вступила и пехота.
Еще бы, штурмовали‑то полтора дня, было время у русских пройти куда надо. Алексей не собирался класть своих ни за понюшку табаку, а потому русские под командованием Косагова сейчас рубились, захватывая батарею, которая стояла за изгибом Смотрича. И рубились отчаянно.
Турки, разумеется, сопротивлялись, но в дело вступила личная батарея наследника русского престола. И вот тут Алексей оценил Софьины пушки. Они били дальше, точнее, сильнее…
Им турки сопротивлялись недолго.
Это была уже четвертая отбитая батарея — и три из них вели огонь по своим. Плюс кучу народа потоптали взбесившиеся твари, со стен расстреливал султанское войско Собесский… чтобы принять правильное решение в такой ситуации надо было быть Александром Васильевичем Суворовым, но уж никак не беспечным охотником.
Султан просто растерялся.
Растерялся и Кара Мустафа Мерзифонлу… и это оказалось фатальным.
Володыевский, под прикрытием батарей, окончательно отсек правый фланг, бесчинствуя на нем, насколько хватало фантазии, и благоразумно не подставляясь под пушки, которые вели пока еще огонь по равелину…
Еще более благоразумно удирали в сторону Днестра татарские конники под предводительством Селим Гирея, который отчетливо понимал, что дело пахнет жареным, а задержись он здесь — поджарят и его. Жить хану хотелось. Очень. А чего еще ждать от этих непредсказуемых русичей? Неизвестно.
Нет уж, лучше он сейчас тактически отступит за Днестр, спасая часть войска, а там — посмотрим… Может, если бы не было того разговора с Иваном Морозовым, он бы попытался стоять до последнего, но… он не мог себе позволить положить все войско. Он вообще больше не мог терять людей!
На левом фланге бушевали русские, которые под прикрытием своих орудий, отбили у турок их батарею — и опять‑таки разворачивали ее против прежних хозяев… не хватало последнего удара.
И он последовал. Да, подлый, да, в спину, так простите… вы сюда воевать пришли или про этику побеседовать за пиалой с чаем?
Уж точно не последнее…
Под барабанный бой, полк под командованием Анфима Севастьяновича Хитрово врубился в войско турок с тыла, практически напротив ворот Нового замка.
Туда развернулся султан, туда принялись поворачивать батареи… их было так мало! Всего лишь пять тысяч! Сейчас их растопчут и не заметят… поздно.
Все было слишком поздно.
Защитников Старого замка оставили без внимания — и зря. Ворота Старого замка открывались и из них выходило войско…
— Урррааа!!!
Ян Собесский шел впереди, почти по проторенной дороге. А что?
Новый замок — почти развалины, кони ноги поломают, а вот люди — эти пройдут. Эти — где хочешь пройдут. Особенно когда не под огнем. И когда надобно ударить в тыл басурманам!
За ними спешно выкатывали пушки, чтобы поддержать своих огнем… оказавшись меж четырех огней, турки дрогнули.
Растерялись.
И… побежали!!!
Недаром говорят, что лишить человека боевого духа — есть уже половина успеха. Военная фортуна переменилась очень быстро — и теперь уже соединенные польско — русские силы гнали турок обратно, к разрушенному Жванецкому замку. К броду!
К чертовой матери с чужих земель!
Их преследовали долго, почти до ночи, стреляя вслед, добивая отставших и беря в плен тех, кто выглядел побогаче — паши и мурзы, вельможи и военачальники попали в этот день в руки полякам, чудом удалось удрать султану…
Успокоилась погоня только когда стемнело — и Собесский повел свое войско обратно, подсчитывать потери.
Володыевский же чуть ли не на коленях умолил отпустить его проводить турок до переправы, чтобы уж точно вернуться не вздумали. Ян махнул рукой и отпустил, лишь бы под пулю не подвернулся…
А так — две тысячи конников, даже уже побольше… на бегущих — хватит! С лихвой.
И впереди бежал сам Великий султан, который не так давно прислал оскорбительное письмо о сдаче.
Охраняемый верными янычарами и с одной только мыслью — не удавят ли его теперь?
Уже переправившись через Днестр, он остановился подсчитать потери — и оказалось, что в его войске осталось двадцать тысяч воинов. Конечно, еще оставались татары, и было их много, но… разве с ними навоюешь? Селим Гирей к тому же так еще сокрушался о своих людях, которые остались на польских землях и которых теперь уничтожат… он‑то явно не собирался продолжать никакого похода. Ноги бы унести!
На поле боя поляки собрали больше трех сотен пушек, более десяти тысяч ружей, а прочие трофеи никто так и не считал, хотя подозрительным было то, что в некоторых деревнях появилось большое количество лошадей и ослов. Да и мяса было многовато…
Верблюдов не едят?
Еще как едят! С голодухи‑то!
Жители близлежащих деревень были счастливы.
Счастлив был и Ян Собесский. Он — победил.
Счастлив был царевич Алексей, который тут же отправил письмецо сестрице Марфе. И при дворе начал расходиться слушок, что Собесский‑де героически сидел в осадке, пока его не вызволили русские войска. А еще — что Собесский не нашел ничего лучше, как взорвать два замка.
