– Ты совершенно прав, матрос. Я тоже пережил потрясение, увидев, как таким варварским способом уничтожают этих прелестных созданий. Только взгляни, как все в них гармонично. Как сочетаются эти яркие цвета, как изысканно переходят один в другой; нет никакой дисгармонии, никакой крикливости, а при этом оттенки их оперений поражают невероятной насыщенностью! Их туловища грациозны, наряды элегантны.
– Я отлично понимаю, о чем ты говоришь. Большие попугаи-ары из Гайаны и Бразилии одеты в «яркие наряды», как и эти птицы солнца, они такие же разноцветные, но при этом выглядят смешными.
– Браво. А все дело в том, что райские птицы носят туалеты, словно истинные парижанки, в то время как ара, окрашенный в те же цвета, кажется разнаряженным в пестрые лохмотья, как безумные англичанки.
В это время папуасы «подготавливали» райских птиц так, чтобы их кожа превратилась в товар, за которым с такой жадностью гоняются все торговцы. Работа была несложной, и выполняли ее дикари с должным усердием и проворством. Отрезав лапки и крылья, они брали прекрасное тельце, просовывали под кожу палку, которая застревала в клюве, и наматывали эту кожу вокруг палки, одновременно покрывая ее ароматической смесью, после чего оставляли сохнуть. Именно в таком виде, без всяких изменений, райские птицы и попадали в Европу.
К концу часа от радужной стайки птиц солнца не осталось и следа – лишь плотно скрученные цилиндрики да куча окровавленных тел, разложенных на большом пальмовом листе.
– Что ты собираешься делать вот с этим? – спросил парижанин у Узинака.
– Съесть, – ответил доблестный папуас. – «Буронг вайя» вкусны в любое время года, но в это – особенно. Они питаются мускатом, который их опьяняет и придает их плоти особый аромат. Ты увидишь.
– Спасибо, – живо откликнулся Фрике. – Что-то этим утром у меня нет аппетита. Я удовлетворюсь кусочком саго. Пуф! Эта пища покажется мне трапезой римского императора.
Глава XII
Осада воздушного дома. – Разбойники! – Нельзя не вспомнить воина-марафонца. – Любопытные способы туземного строительства. – Голод. – Неужели им суждено быть съеденными? – То, что находилось на конце лианы, привязанной к стреле с желтым оперением. – Фалангер, или кускус. – Двадцать пять килограммов свежего мяса. – Кто же «автор» щедрого подношения? – Признательность обездоленных. – Снова кароны-людоеды. – Фетиш папуасов. – Сначала птицы солнца, затем – птицы ночи.
– Итак, матрос, что ты обо всем этом думаешь?
– Что я хотел бы поскорее убраться отсюда.
– Звучит привлекательно. А уж как я этого хочу!
– Нам решительно не везет.
– Да уж, невезение так невезение!
– В конце концов, невезение начинает надоедать. Попасть под замок на борту «Лао-Цзы» и при этом приобрести в качестве лучшего друга лютый голод, попасть в окружение на острове Вудларк… хорошо, что еще не съели…
– Теперь мы заперты здесь, на высоте сорока пяти футов, на каком-то решетчатом настиле в две сотни квадратных метров…
– И под рукой нет ничего, что можно было бы забросить в продовольственный трюм.
– Почти как на борту парусника, застрявшего в открытом море из-за мертвого штиля, когда уже съели всех матросских кошек и крыс с камбуза. Это напоминает мне времена, когда я служил юнгой. В ту эпоху старые моряки не покидали свой пост на протяжении всего путешествия: трюмные матросы оставались в трюме, а марсовые матросы – на марсе.
– Такое просто невозможно!
– Возможно. Ты должен был узнать об этом из палубных сплетен. После двух лет плавания трюмные матросы выползали из своей дыры мертвенно-бледными, словно сырое тесто…
– А как быть с марсовыми матросами?…
– Сидели среди такелажа, как попугаи на жердочке. Спускали оттуда корзину, которую юнга наполнял едой, захваченной в камбузе.
– А сегодня ни камбуза, ни корзины…
– И у юнги живот к спине прилип, как у тех самых моряков старой закалки.
– Это не может длиться вечно.
– Слабое утешение, но тем не менее.
– Что делает враг?
– Ха! Как обычно – прячется, готовый в любую секунду нашпиговать нас стрелами с красным оперением.
Фрике невзирая на ночную темноту тихонько подошел к самому краю воздушной платформы и попытался пронзить зорким оком окрестную тьму.
– Будь осторожен, матрос. Ты знаешь, что этот решетчатый настил широк, но у него нет леерной стойки.
[59]
– Не бойся, мне это известно.
– Ничего нового, не правда ли?
– Ничего. Под деревьями черным-черно, как на дне глубокого колодца. Лунный свет просто не может преодолеть эту плотную зеленую завесу.
– Кстати, касательно наших друзей-папуасов, что там у них? Что-то их совсем не слышно.
– Они точно так же, как и мы, держатся за животы. Они расположились с другой стороны дома, уселись на корточках вокруг костра, отблески пламени которого прикрыты листьями саговой пальмы.
– Я еще раз выскажу свое мнение: это не может продолжаться вечно, и, если не найдем выхода из сложившегося положения, мы скоро начнем потихоньку есть друг друга.
– Надо же, кажется, что жаркое из райских птиц мы ели дьявольски давно. А ведь начинали именно с него.
– Ну, это было нетрудно, потому что они были очень вкусны. Как жаль, что у нас нет еще двух или трех дюжин таких птичек.
– Еще лучше добавить к ним двести кило саго. Хотя нехватка воды чувствуется много сильнее, чем можно было ожидать.
– Когда свирепствует такой голод, фатальная развязка неизбежна.
– А ты видел жадные взгляды, которые они бросают на бедного маленького Виктора?
– Тише!.. Будет лучше, если ребенок останется в неведении. Ха, пусть только осмелятся его коснуться, они получат свою порцию свинца. К счастью, у меня еще есть револьвер американца.
– И наши винтовки… опалят морду первого, кто рискнет протянуть лапу к мальчишке.
– Пьер!..
– Сынок…
– Я намереваюсь попытаться поспать. А ты тем временем не смыкай глаз. Я в равной мере опасаюсь и осаждающих, и осажденных. Когда твоя вахта закончится, ты меня разбудишь. И я буду караулить вместо тебя.
И Фрике, который уже целых три дня, как и его друзья, утолял голод лишь листьями, растянулся на циновке и закрыл глаза.
Что же произошло с того самого момента, когда папуасы, закончив охоту и освежевав убитых райских птиц, сочли своим долгом позавтракать и вернуться в озерную деревню?
Итак, жаркое дошло до готовности, охотники уселись на корточки, как они это делали всегда, даже когда рядом с ними имелись другие места для сидения, и принялись весело болтать. Их черные лица расплылись в широченных улыбках – туземцы уже предвкушали, как станут обладателями новых мачете, стеклянных бус, острых топоров и, главным образом, многочисленных оплетенных бутылей с тростниковой водкой, которую малайские дельцы дадут им в обмен на кожи птиц солнца. Просто новое издание прелестной басни «Молочница и горшок молока».
[60]
