Согласно Википедии, примерно 97 процентов людей во всем мире верят или в реальность духовного измерения, или в Бога. Думаю, этот процентный показатель столь высок потому, что почти все мы в той или иной степени и в те или иные периоды жизни соприкасаемся с духовным и постигаем его на уровне чувства. Это не выразишь словами, это выше всего физического – совсем как ощущение любви.
На мой взгляд, этот процентный показатель – одно из главных доказательств того, что это измерение реальности действительно существует. Почему я говорю об этом? Потому что исторически сложилось так, что господствующая вера всегда опиралась на более зримые, измеряемые, физические доказательства. Поэтому, например, Галилея бросили в темницу, когда он сказал, что именно открылось ему во время наблюдения за Землей, Луной и звездами. Если посмотреть на Землю в нашей перспективе, будет казаться, что она плоская и все небесные тела вращаются вокруг нее. В 1800-е годы жил-был некто доктор Игнац Филипп Земмельвайс, над которым его коллеги-медики немало насмехались за то, что он верил, будто на наших руках есть невидимые организмы (он называл их эмбрионами), которые могут вызвать заражение. Он настоятельно советовал своим ассистентам мыть руки перед и во время приема родов, и в силу этой практики количество выживших детей у него было неизмеримо выше, чем у его коллег.
Такой взгляд был нормой на протяжении всей истории человечества, так что именно здесь следует искать корень старой присказки: «Поверю, только когда увижу». И тем не менее, что касается проблемы существования духовного, то мы видим здесь нечто совершенно противоположное: 97 процентов людей верят в нечто, что нельзя измерить, нельзя увидеть и что имеет мало отношения к неэмпирическому доказательству его существования. Право, даже не знаю, смогу ли я найти какой-то другой предмет на этой бренной планете, по поводу которого между людьми царило бы 97 % согласие, причем даже относительно вещей, которых мы не можем ни увидеть, ни измерить.
Но хотя наука и не может выявить или локализовать духовное, хотя 97 процентов людей верят в духовную реальность или в Бога, несмотря на отсутствие физических доказательств, мы понемногу вступаем в эпоху, где наука начинает находить доказательства, свидетельствующие в пользу существования духовного. Нейрофизиологи Эндрю Ньюберг и Марк Роберт Уолдман в своей книге «Как Господь Бог меняет ваш мозг» приводят достаточно распространенное научное доказательство, что фактором номер один, улучшающим функции мозга и здоровье, является – даже в большей мере, чем зарядка – молитва и соответствующая вера в Бога или в духовный источник всего сущего. Эти люди не из тех, кто ходит в церковь. Это нейрофизиологи, привыкшие во всем полагаться на науку и предъявляющие лишь те доказательства, которые сами нашли или добыли. Таким образом, если молитва и вера в Бога/духовный источник/любовь оказывают столь сильное влияние на функции мозга и здоровье, то они же, следовательно, должны оказывать не меньшее влияние и на всю нашу жизнь, ибо функции мозга влияют абсолютно на всё: сердечно-сосудистую систему, гормоны и – что, вероятно, самое важное – на механизм, контролирующий стресс.
[38]
Образ – язык духовного сердца. Всё, что ни случается с нами, записывается в нашем сердце в виде образов. Так, например, доктор Пирс Говард говорит в своем учебном руководстве «Мозг: справочник для пользователей»: «Все данные кодируются и запоминаются в виде картин». А нейрофизиолог Антонио Дамасио, возглавляющий Институт мозга и творчества при Южно-Калифорнийском университете – и, кстати, часто упоминаемый в эти дни в связи с Нобелевской премией, – утверждает: «Безо́бразная мысль невозможна».
Когда мы время от времени просматриваем свои воспоминания – они словно возникают на экране внутри нашего сознания, – мы как будто смотрим фильм. Этот экран я называю сердечным экраном: через него мы заглядываем в свой генератор образов. Но как наука и медицина не могут локализовать наш генератор образов, точно так же они не могут физически локализовать экран нашего воображения. Опять же, он реален, но относится не к физической, а к духовной реальности.
В нашем сердце миллиарды, миллиарды и миллиарды картин. Сердце можно представить как большой, с высоким разрешением, голографический компьютер, смартфон или плоский экран, где воспроизводятся актуальные воспоминания – как воспроизводятся файлы, иконки или картины на компьютере. То, что в данный момент показывается на экране, обусловлено вашими текущими переживаниями. Если на вашем экране картина страха, вы испытаете на уровне физического тела стресс и будете испытывать его до тех пор, пока это слабое звено не оборвется и у вас не проявится некий специфический негативный симптом, – это и есть так называемая теория слабых звеньев, на которую сегодня часто ссылаются. Все врачи на планете, каких я знаю, с чистым сердцем подпишутся под этим, поскольку это истина.
Находясь под постоянным стрессом, первым оборвется самое слабое звено тела и ума. Для моей жены Хоуп это всегда означало депрессию. Для меня это означало понижение кислотности в организме. У каждого индивидуума свое слабое звено – в зависимости от всех наличествующих факторов в их совокупности, включая и генетику. Выше мы уже говорили о том, что 95 процентов болезней вызываются стрессом. Оставшиеся 5 процентов вызываются генетикой. Однако генетическая склонность к той или иной болезни тоже обусловлена стрессом: она возникла где-то в вашей родословной, в цепочке ваших предков, когда под влиянием стресса там обнаружился болезнетворный ген. Но если человека, нынешнего носителя болезнетворного гена, избавить от стресса – а добиться этого можно, только освободившись от страха, – гипоталамус отключит режим стресса в мозге, и тот навсегда уйдет из тела. А затем иммунная система довершит начатое, выбраковав генетическую склонность к конкретной болезни.
Вот пример того, как сердечный экран предопределяет испытываемые нами переживания. Однажды, прибираясь в доме, Хоуп открыла один из ящиков комода и, буквально взвыв от страха, отскочила назад с резвостью поистине поразительной. Я, разумеется, тоже заглянул в ящик – и никак не прореагировал, разве что улыбнулся. В ящике лежала резиновая змея нашего сына Гарри. А буквально через несколько минут та же Хоуп, посмотрев на что-то, вдруг сказала: «Боже, какая прелесть!» Я тоже взглянул на предмет, вызвавший восхищение Хоуп, и – расплакался. Это была роза. А розы последний раз я видел на крышке гроба моей матери. И в том и в другом случае Хоуп и я одновременно столкнулись с одними и теми же физическими обстоятельствами, и в обоих случаях реакция была диаметрально противоположной. Почему? Потому что у нас в сердцах были разные картины того, что мы увидели.
