Из глаз Жерсанды хлынули слезы, и она отложила письмо. Новость огорошила старую даму. Ей вдруг стало холодно, хотя из широко открытых окон в гостиную проникала летняя жара.
— Боже всемогущий! Какая жестокость!
Слезы туманили глаза Жерсанды, однако она все же попыталась читать дальше. Ей удалось это сделать только через несколько минут. Анжелина подробно написала об обстоятельствах исчезновения Люсьены, о том, как было найдено ее тело. Она поведала также о роли цыгана, главном подозреваемом, скорее всего, уже сбежавшем из города. Продолжение письма привело старую даму в уныние.
Моя дорогая, славная мадемуазель! Я вдвойне несчастна, поскольку это ужасное преступление стало причиной моего отчисления. Мадам Бертен, главная повитуха, наказала меня за нарушение регламента. Она уведомила меня об этом, когда мы еще не знали о судьбе несчастной Люсьены. Сначала я думала только о себе, о своих несбывшихся надеждах. Но когда Дезире сообщила мне о смерти нашей подруги, отчисление отошло на второй план. Мне даже стыдно, что я сетовала на свою судьбу. Ведь нет ничего более ценного, чем жизнь. Как хорошо просто дышать теплым весенним воздухом, проводить рукой по своему разгоряченному лицу! Увы! Мадемуазель, я лишь мгновение видела тело несчастной Люсьены, но мне этого хватило… Что за странные мысли порой приходят нам в голову! Мне захотелось умыть ее, причесать волосы, надеть на нее самое красивое платье… Мне так жаль ее родителей, которые вне себя от горя!
Полиция ведет расследование, отдавая предпочтение версии о виновности цыгана. Так сказал офицер Даво. Он долго нас допрашивал — меня, других учениц, весь персонал больницы. Все подозрения падают на этого мужчину, о котором я Вам уже говорила. Я, которая старалась никогда не судить о человеке по его социальному положению, внешности и образу жизни, теперь пришла к выводу, что цыгане лишены всяких нравственных принципов. И все же я с болью в сердце пишу эти слова, поскольку каждый предполагаемый преступник должен иметь право на защиту.
Словом, эта жуткая трагедия удерживает меня в Тулузе, поскольку полицейский велел мне оставаться в их распоряжении. Я должна буду опознать так называемого Луиджи, если его арестуют. Мадам Бертен не осмелилась возразить полиции.
Благодаря поддержке доктора Коста я вновь вернусь к учебе первого августа, но уже в Тарбе.
Мне не хочется сообщать Вам все подробности, однако я сочла необходимым обрисовать сложившееся положение. Это принесло мне небольшое облегчение. Похороны Люсьены состоятся в пятницу, отпевать будут в базилике Сен-Сернен. Нам разрешили присутствовать на отпевании. Но, главное, заботьтесь о моем маленьком Анри. Я так хочу прижать его к груди, чтобы убедиться, что он здоров. Надеюсь, он никогда не пострадает от человеческой подлости и сам, став взрослым, никогда не пойдет на низость.
Скоро напишу еще одно письмо.
С глубоким почтением,
Анжелина.
Жерсанда де Беснак положила письмо на колени. Ей хотелось бы в одно мгновение преодолеть расстояние и утешить Анжелину без громких слов, просто обняв как мать или бабушка. Легкие шажки заставили ее оторвать взгляд от письма. Перед ней стоял Анри. Его круглая мордашка была чисто вымыта, вьющиеся темные волосы тщательно причесаны. Ребенок тряс деревянной погремушкой, которая так ему нравилась. Тут же прибежала служанка.
— Наш малыш убежал от меня, мадемуазель. Посмотрите, я не успела надеть ему штанишки. Как письмо?
— Об этом поговорим позже, Октавия. Как ты думаешь, мы можем прямо сегодня уехать в Тулузу?
— Но зачем? В такую жару? Скоро наверняка разразится жуткая гроза, и это меня нисколько не удивит. Ах! Неужели Анжелина заболела? Или ей не хватает малыша? Пусть потерпит, осталось всего три недели.
— Ты права, возможно, это не такая уж хорошая мысль, — смирилась старая дама. — На, прочти.
Октавия сразу вскрикнула от ужаса и старательно перекрестилась, поскольку еще не привыкла делать этот жест машинально.
— Боже мой! А если бы это случилось с нашей Анжелиной! — нервно воскликнула она.
— Замолчи! Мне и так плохо, — оборвала служанку Жерсанда. — Теперь-то ты меня понимаешь? Если мы поедем на похороны несчастной девушки, мы сможем немного ободрить Анжелину. Хотя я могу поехать одна, Октавия. Я знаю, что ты не любишь ездить на поезде. К тому же будет лучше, если Анри останется дома с тобой. Все, я решила. Скажи Альфонсу, чтобы закладывал коляску. Я поеду четырехчасовым поездом.
— Мне хотелось бы сопровождать вас, — возразила служанка. — Скажите, какие вещи мы возьмем с собой?
Жерсанда задумалась. Она колебалась. Во время предыдущего посещения Тулузы Анри вел себя беспокойно.
— Я думаю, что тебе лучше остаться, — твердо сказала Жерсанда. — У малыша свои привычки. Я скоро вернусь, наверное, в субботу. Не надо спорить, Октавия. Приготовь мне красный кожаный чемодан, а вещи я сложу сама.
Тулуза, базилика Сен-Сернен, пятница, 11 июня 1880 года
Анжелина и Дезире смотрели на людей, столпившихся на паперти базилики. Хмурые местные жители, стояли молча. Они пришли, чтобы отдать последний долг ребенку, ставшему жертвой чудовищного преступления. Родители Люсьены, зажиточные и уважаемые торговцы, были немного растеряны, осознав всю важность похорон их старшей дочери.
— Похоже, магазин мсье и мадам Жандрон находится недалеко от церкви, — прошептала Жанина, подходя к девушкам. — На похороны приехала моя мать, я должна быть рядом с ней. Мы жили по соседству, да и Одетта тоже.
Одетта стояла недалеко от них. Во всем черном, с лицом, полузакрытым черной вуалью, она тихо плакала, держась за руку отца. Гроб уже стоял на алтаре, возведенном в III веке для похорон останков святого Сатурнина, мученика католической веры и епископа Тулузского. Улица Тор, идущая от площади Капитолия до базилики, была названа в память о мученичестве святого, которого по этой дороге волочили разъяренные быки
[45]
.
— Боже мой! Недели не прошло после нашего пикника на берегу канала, а Люлю уже с нами нет, — прошептала Дезире. — Анжелина, ты меня не слушаешь, ты все время смотришь по сторонам…
— Я ищу свою благодетельницу, Жерсанду де Беснак. Сегодня утром я получила телеграмму, в которой она сообщает, что приехала вчера вечером. Она ночевала в гостинице и сюда должна прибыть в фиакре. Я так растрогана, ведь эта поездка далась ей нелегко. О! Началось! Все идут в церковь.
— Посмотри на мадам Бертен. Так странно видеть ее не в халате повитухи, а в платье и шляпке, — сказала Дезире.
— В такой день я не обращаю внимания на такие детали, — укоризненно ответила Анжелина.
Филипп Кост, стоявший рядом с другими врачами больницы, обернулся и посмотрел на Анжелину так, словно его поразил звук голоса молодой женщины. Элегантный, в сером костюме и черном котелке, он послал ей едва заметную улыбку. Анжелина опустила голову. Дезире, от которой не ускользнула ни одна деталь, вздохнула:
