Утверждается, что менструальная кровь – правда, это совсем не относится к соответствующим выделениям ведьмы – тоже обладает значительной силой. Несколько ее капель, подмешанные в пищу мужчины, позволяют долго сохранять его любовь. «Если семена перед посадкой завернуть в ткань, спрыснутую или смоченную такой кровью, – утверждает докладчица, – то хороший урожай гарантирован вне зависимости от погодных условий». В настоящее время ничто не может вполне подтвердить абсолютной истинности распространенных в Древнем Риме поверий, гласивших, будто женская кровь может тупить ножи, способствовать порче фруктов, скисанию вина, ржавлению железа и потемнению зеркал. «Во многом римляне были правы, – подытоживает ученая дама, – но они мало смыслили и в своих женщинах, и в своих ведьмах».
Громкий смех; все та же ведьма затягивает песнь. Заклинание? Мистический гимн? Моление?
«Сжалься же над нами, о вербена,
Вырви ведьм из их желаний плена…» —
поет она.
Смех усиливается. Может, потому, что в песне что-то поется не так, как надо? Ведьма Имярек встает и начинает рассказывать о вербене. «Крестной травой» называют ее, потому что она уняла кровотечение из ран распятого Христа. Неразбавленный сок вербены, по ее словам, способствует исполнению простейших желаний, может вызвать невосприимчивость к заразной болезни, усиливает дар ясновидения.
Еще одна песнь, теперь ее поет ведьма Имярек; но мне кажется, это скорее рецепт, чем что-то еще:
«Лилия, болиголов,
Жир от крыс и от кротов,
Тополь, белена; потом
Вольешь масло с кипятком,
Кровь мышиную добавишь —
Нас от недруга избавишь».
На последней строчке сестрами овладевает истерика. Я все записываю. Ведь это мне суждено было созвать их на этот шабаш; я хозяйка Эсбата, его летописец и протоколист, и все эти ведьмы явились сюда ради меня, но как мне узнать, когда они…
Теоточчи. Она стоит, успокаивая сестер, наводит порядок. И мало-помалу весь этот кавардак постепенно преобразуется из разрозненных песен, заклинаний и разговоров о пролитой Христом крови в совместное радение. (Так это называет Т.) Круг все пополняется по мере того, как многие сестры возвращаются из дальних уголков моего дома, куда забрели не знаю зачем. (Прежде чем она уйдет, я должна угадать, в чьей сумочке спрятана моя белая лента.) Я сижу у камина. Теоточчи считает по головам и насчитывает их двенадцать, не считая себя. На Эсбате всегда присутствуют тринадцать ведьм. Радение продолжается. Я не могу определить, кто говорит: мне известны всего несколько имен, и сестры зачастую говорят разом, одновременно, кто про что. А я должна записывать все, что смогу разобрать в этой какофонии заклинаний, проклятий, разных историй.
Похоже, предметом очередного выступления будет применение трав. (Заранее предвижу, что при рассмотрении этой темы сестры не станут вести себя так чинно, как хотела бы Теоточчи.)
«Остерегайтесь пользоваться вороньим глазом, беленой, мандрагорой, гербеной, – учит очередная ведьма. – Мне доводилось видеть, как подобные травы помогали услать людей так далеко, что их после не видели». (Справиться: означает ли «услать далеко» просто очень продолжительный сон или собственно смерть? Сейчас не время перебивать говорящую вопросом, но надо выяснить.)
«Не слушай ее, – советует другая сестра. (Я уже встречалась с нею на кухне. Ее зовут Изабо.) – Пренебрегать мандрагорой глупо. Возможно, сестра просто неправильно ею пользовалась». Первая сестра обижается, вскакивает на ноги, протестуя, что она… Но Теоточчи успокаивает ее. А Изабо продолжает рассказывать о мандрагоре и ее «надлежащем» использовании.
«Греки и римляне употребляли ее в качестве обезболивающего при хирургии, – сообщает она. – Говорят, что Цирцея воспользовалась мандрагоровым соком, дабы превратить спутников Одиссея в свиней».
«Подобные превращения, – бестактно перебивает ее еще одна сестра, – многие мужчины любят претерпевать по собственной воле». (Она говорит растягивая слова. Кажется, южный выговор?)
Изабо рассказывает, как ее мистическая сестра, ее soror mystica , – похоже, о ней здесь многие слышали и она пользуется уважением, – собирала мандрагору по ночам под виселицей, где та хорошо растет в почве, удобренной «посмертными выделениями». «Омойте найденный корень в вине, – советует она, – и заверните в шелк, а еще лучше в бархат».
«О нет, это слишком опасно, – предостерегает другая ведьма, заговорившая впервые. – Если вырванный корень при ударе звучит словно камертон либо из него слегка сочится кровь, повинный в этом умрет». Такое случалось у нее на глазах. «Гораздо разумнее собирать мандрагору так, – разъясняет она. – Обкопайте почти весь корень серебряной лопаткой, оставьте в земле только самый кончик. Привяжите к обнажившейся части один конец бечевки, а другой привяжите к собаке. Сразу отворачивайтесь – вы слышите, сразу , – и пусть собака вытягивает корень из земли. Она умрет, а вы останетесь живы».
Трое других подтверждают эффективность данного метода. Одна добавляет: «Ни за что на свете не используйте мужское растение. Также и женское, если ягоды на нем светятся на рассвете».
Я выдохлась и прошу устроить второй перерыв.
Т. дает мне четверть часа, и я уже готова счесть ее бесчувственной, но она достает из складок платья флакон чрезвычайно душистого масла и просит меня протянуть ей правую руку. О да, да… я с радостью откладываю перо.
Заседание продолжается.
Сестра объясняет, как следует надлежащим образом употреблять травы, которые в сочетании с определенными заклинаниями наводят, как она обещает, «божественный сон». Перечисленные травы: вьюн, сладкий ирис, пятилистник, масличные растения и, наконец, соланум сомниферум; добавьте к ним чуточку крови летучей мыши. «Вотрите все это в слепленный из животного сала шар размером с кулак». Эти слова, этот невообразимый рецепт – все это звучит так странно в передаче изысканной итальянской ведьмочки, стоящей передо мной в ярких шелках. Правда, у нее на шее висит на цепочке миниатюрный ритуальный нож с блестящим золотым лезвием, таким друиды срезали ветки омелы, но он выглядит скорее как орудие убийства, чем как орудие белой магии. Вот она замолкает, чтобы пригубить вина. Это мое вино? А может, она принесла с собой свое? Продолжает говорить (по-французски, в своеобразной манере, то и дело выделяя кажущиеся ей наиболее важными слова) и подводит итог сказанному. Резюме: «Полученная таким образом мазь лучше всего впитывается увлажненными тканями вагины, на которые и следует ее наносить в довольно большом количестве». Кивнув мне, она садится, вернувшись в круг.
По поводу ее сообщения следуют вполголоса какие-то высказывания, но я ничего не могу разобрать. Далее: очередь говорить следующей сестре. Она стара, и у нее усталый вид. На ней бретонский шарф из тончайших кружев. Сестры слушают ее уважительно. «В последние годы я чаще всего использовала следующее, – повествует она, рассказывая о ворожбе. – Берете аконит, две капли маковного сока, но не более двух капель, наперстянку, листья тополя и пятилистник, все это растирается и разводится в пчелином воске, и добавляется миндальное масло». Завязывается дискуссия о том, как лучше всего отмерить ровно две капли маковного сока. (Справиться: что же такое маковный сок?)
