ГЛАВА 41 На перекрестке дорог
К полуночи я была там, где мне и следовало быть, – на южной оконечности долины за Ле-Бо, близ города, названия которого я не знала, у пересечения не двух даже (как я себе представляла), а трех дорог. У перекрестка.
Но где же могила? Как я найду могилу? Все вокруг заросло сиренью, а воздух был напоен ароматом можжевельника, который в лучах солнца блестит, наверно, как золото. Было темно, и я не могла в этом сейчас убедиться, но, думая о перекрестке, я всегда представляла себе его в багрово-золотистых тонах. А вот и ответ на мой вопрос о могиле: у дороги, которая шла прямо на юг, я увидела недавно расчищенный прямоугольник земли. Форма его, даже при очень слабом, тусклом лунном свете, слабее света фонаря, навевала мысль о могиле, гробе.
Лошади были необычно возбуждены, встревожены чем-то. Я опасалась, что они встанут на дыбы и мне тогда не совладать с ними. Остановив берлин, я спустилась с козел, чтобы накормить лошадей кусками моркови и редиса, которыми загодя набила карманы кучерского камзола. Это, кажется, если не успокоило, то развлекло их. Я отошла от лошадей, размышляя, то ли они мне внушают страх, то ли я просто боюсь идти прямо к могиле.
Подойдя к ней поближе, я увидела, что низкорослые кусты вереска убраны, а верхний слой песчаного грунта взрыхлен, и похоже, руками. У изголовья могилы лежало небольшое распятие из белого мрамора, – по крайней мере, оно когда-то было белым, а теперь покрылось темными пятнами, края его растрескались. Если бы крест стоял вертикально (а его положили на землю явно с умыслом), то доходил бы мне до голени, не выше. Надписи на распятии не было. По давней привычке я перекрестилась.
Странную смесь чувств испытывала я: раздражение, и надежду, рвение и сознание собственной праведности, словно была крестоносцем; в голове звучало: «Мне отмщение, и Аз воздам». Ощущала прилив сил: сейчас вернусь к берлину, возьму лопату и мешки с освященной землей и начну… Но застыла как вкопанная, увидав призраков на узкой дороге, позади берлина. Их фигуры, словно освещенные изнутри, ярко выделялись во мраке новолуния – я не могла найти этому объяснения. (На море мне приходилось видеть пятна света, испускаемого некоторыми морскими тварями. Возможно, и призраки, столь зависимые от воды, светились в ту ночь схожим образом, не знаю…) Хочу добавить: я не имела ни малейшего представления, что делать с этой землей и лопатой, если бы стала копать, не дождавшись отца Луи. Я содрогаюсь при мысли, что могла бы обнаружить, если бы взялась за дело сама: ведь и то, что мы извлекли из могилы, было достаточно ужасно.
Странно, но, увидев призраков, я подняла глаза к небу, раскинула руки и запрокинула лицо, словно ожидала дождя. Я пыталась оценить силу ветра, как будто прислушиваясь к приближающейся буре. Но было тихо. Мертвая тишина. А что если Мадлен вернула реку в берега, успокоила ее, если именно призраки, уж не знаю, намеренно или нет, ускоряли подъем воды в ней?
Мы стояли, разделенные дорогой, призраки – рука об руку. Их очертания были четкими и зловеще яркими, словно они отражали лунный свет. Священник был в своем обычном черном одеянии, белый воротничок, казалось, отливал серебром. На Мадлен – все те же холщовые лохмотья, и хотя я привыкла видеть ее в них, но только теперь поняла, что это были клейкие, пропитанные воском клочья того платья, в котором ее хоронили.
И тогда мне пришло в голову, что я никогда не видела, как призраки прикасаются друг к другу. Предполагала, что для них это невозможно, но ведь касались же они меня иногда. И вот они стояли передо мной, взявшись за руки с какой-то детской невинностью. Они казались грустными и испуганными, но им, как и мне, похоже, хотелось поскорей приступить к делу. Мысли их, очевидно, текли по одному руслу, потому что они произнесли хором: «Ты пришла». Их голоса, слившиеся в один, разорвали тишину, рассекли ее как клинком.
– Да, пришла.
– Спасибо.
– У тебя есть… освященная церковью земля?
Казалось, отец Луи рассержен из-за того, что вынужден задавать этот вопрос. Конечно, он на меня сердился: его возмущала сама необходимость прибегнуть к силе, скрытой именно в этой земле.
– Да. – Я сделала жест в сторону стоявшего позади них экипажа, где лежали мешки.
– Хорошо, – сказал отец Луи. – Давай ее сюда.
– Пожалуйста , – добавила Мадлен, улыбнувшись и потянув священника за руку.
– Пожалуйста, – повторил он за ней. – Ты хорошо поработала, ведьма, накопала эту землю, привезла ее сюда. Благодарю тебя. – Он взглянул на Мадлен. – Мы оба тебя благодарим.
И вот мы втроем стоим у могилы. Лопата у меня в руках, мешки лежат по обе стороны. Все молчат. Слышится отдаленный лай одичавших собак, – к счастью, он не приближается. Неподалеку кричит ворон, и крик его успокаивает меня, придает уверенность.
Наконец мне велено начинать копать.
Земля песчаная, сухая и легкая. Эта долина избежала наводнения. Я вспомнила, что не повстречала ни реки, ни озера, ни ручья на пути к перекрестку. Как же удалось призракам сохранить столь четкие очертания и стоять теперь вот так у края могилы, взявшись за руки? Ответ я не нашла. Сила воли – таков был бы, несомненно, ответ призраков: это объяснение, возможно, и было самым верным. Думаю, и луна сыграла свою роль… Но здесь мне следовало быть очень осторожной: я где-то читала, что ведьмы слишком склонны приписывать все странности действию луны. На ум мне пришла фраза, впервые услышанная в С***: «Существует необъяснимое».
Быстро работая лопатой, я вскоре стояла уже по колено в неглубокой яме. Рядом лежали кучи каменистой земли. Внезапно я почувствовала, как лопата ударилась о крышку гроба, расколов гнилое дерево. Опустив фонарь в могилу, я убедилась, что это действительно гроб, и подняла глаза.
– Продолжай , – сказала Мадлен. Священник кивнул, соглашаясь с ней.
Я окопала песчаную землю со всех четырех сторон, и гроб целиком открылся нашему взору. Тряпкой, которая вообще-то была блузой, извлеченной из несессера еще раньше, ночью, когда я впервые испачкала руки, наполняя мешки на кладбище, я стерла землю с крышки гроба. Древесина действительно была гнилой, но целой и сравнительно гладкой, в чем я убедилась, потрогав ее рукой. Форма гроба, суженного с одного конца, ясно показывала положение тела в нем, и я застыла, глядя туда, где должна была находиться голова, почти готовая поверить, что вот-вот крышка гроба откроется, поскольку та, другая Мадлен толкнет ее изнутри. Но никаких сюрпризов, никаких чудес не предвидится: я поняла это, подняв глаза на призраков. Они… не знаю даже, как бы лучше это выразить… были испуганы, трепетали, с нетерпением ждали дальнейшего? Все это можно было бы сказать и обо мне, но мои чувства этим не исчерпывались.
Время шло. Мгновения, может быть, минуты, пока я отчищала крышку гроба от песка, въевшейся грязи, мелких камешков… Все мы знали, но никто не говорил, что нет никакой нужды делать это, однако нас охватила нерешительность…
