Месье Капо не находил в себе силы любить изуродованную по воле судьбы дочь, винил себя за это и в результате вконец испортил ее. Сабине прислуживали горничная и кухарка. У нее были самые лучшие платья, скроить которые портным стоило большого труда. У нее всегда водились деньги, которые она могла тратить по своему усмотрению на ярмарке или в лавках на площади, когда отваживалась выйти из дому. Для дочери месье Капо был не более чем источником денег, что полностью совпадало с его собственными желаниями. За многие годы Сабина смогла накопить большой капитал, ибо она еще приворовывала у него. Это стало для нее своего рода забавою. Если бы она была «такою, как все», эти деньги, возможно, стали бы частью ее приданого и пригодились в замужестве, но Сабина не была «такою, как все», и никакое приданое, сколь богатым оно ни слыло бы, не могло сделать ее привлекательной ни для одного жениха. Так сказал ей отец.
Когда Сабине исполнилось семь, то есть менее чем через полгода после смерти матери, ее отправили жить в один из монастырей, расположенных на реке Л***, но уже через несколько месяцев его аббатиса, невзирая на щедрую плату за содержание воспитанницы, вернула ту домой, сопроводив ее отъезд очень добрым, но в то же время весьма эмоциональным письмом, в котором рекомендовала следить, чтобы девочка неукоснительно соблюдала молитвенные правила, а также советовала почаще отворять ей кровь, дабы «выпустить черные соки и тем уберечь ее от темных наклонностей».
Поскольку все уверяли отца, что врожденное уродство не позволит малютке Сабине дожить и до десяти лет, он отпраздновал тот день, когда ей все-таки удалось это сделать, устроив на площади пир, на который созвал всех горожан. Бесплатные угощение и выпивка привлекли туда если не детей, то уж практически всех взрослых жителей К***, только те почти не обращали внимания на саму виновницу торжества.
Сперва от монахинь, а затем от череды сменявших одна другую наставниц Сабина смогла получить лишь начатки полагающихся девицам знаний. Однако она была смышленой и восполняла пробелы в образовании беспорядочным чтением. Правда, месье Капо допускал в своей домашней библиотеке лишь богословские труды; вот и получилось, что девочка выросла благочестивой и набожной единственно по незнанию того, что такое грех. Но, к сожалению, в то самое время, когда девицы бывают особенно впечатлительны, к ней в руки попал Ветхий Завет.
В силу таинственного недуга тело ее с годами становилось все более уродливым, и к двадцати двум годам, в придачу к несоразмерным чертам лица и горбу, она стала внешне похожей на гнома. Вернее сказать, хотя это и не очень милосердно, похожей на тролля. Возможно, это смогло бы вызвать у кого-нибудь сочувствие, когда б не ее характер.
Она по природе своей была склонна к меланхолии; что ни происходило в ее жизни, все заставляло ее сперва грустить, а затем злобствовать. Так что со временем она стала угрюмой и желчной. Один пастух, с которым отец ее как-то раз обошелся несправедливо, заявил однажды, что один взгляд «крошки Капо» способен убить ягненка, а злые слова, ею сказанные, – истребить всю отару.
Сабина отреклась от мирской жизни и жила как отшельница – без подруг, без семьи, не ведая, что такое любовь; ей некого было проведать, некуда пойти – и тут в К*** объявился новый священник, мастер исповеди. Она тайно разглядывала его по воскресеньям из окна своей гостиной, когда тот, направляясь к церкви Сен-Пьер, проходил мимо ее дома, одетый как полагается священнику, и пересекал площадь. Вечером первого же дня, когда Сабина впервые увидела его, ее горничная получила два поручения: доставить отцу Луи записку и сообщить старому канонику Миньону, что в его услугах она более не нуждается.
Сабина терпеливо ждала, когда кюре соизволит явиться. Наконец он прибыл, однако его никто не подготовил и не предупредил; выражение его красивого лица, когда он вошел в гостиную, где его встретила Сабина, запечатлелось в ее памяти навсегда. Воспоминание обжигало, как раскаленное клеймо. Отец Луи согласился выслушать исповедь девушки, но, несмотря на обещанную сумму, вскоре удвоенную, заявил, что сумеет зайти снова лишь через месяц. Не согласился он и отужинать, хотя Сабина дошла до того, что распорядилась постелить полотняную скатерть и накрыть стол серебром и китайским фарфором; она велела подать к столу фрукты и всевозможные яства – все равно кюре извинился с обидной поспешностью, пробормотав какие-то оправдания.
Через три месяца отец Луи вообще перестал посещать дом Капо. Он прислал состоявшую из двух строчек записку, в которой говорилось, что в связи с возникшей в последнее время крайней занятостью он пока не может себе этого позволить. Он просил извинить его и взамен обещал за нее молиться. И возвратил ее дар – вырезанный из слоновой кости крест, украшенный маленькими изумрудами.
Разумеется, каноник Миньон вновь стал ее духовником, однако затаил в сердце обиду за недавнее изгнание. Сабина принесла извинения и в знак раскаяния подарила резной крест с изумрудами, который тот принял и тут же продал. И вот каждую пятницу канонику приходится сидеть рядом с Сабиной в ее гостиной и покрываться красными пятнами – ибо теперь характер откровений девушки сильно изменился.
В последующие недели, после того как выработанный «синклитом» план был принят к исполнению, никто в городе не заметил, что каноник Миньон стал целые дни проводить в доме Капо. К счастью, сам месье Капо находился в отлучке. Слугам же не было никакого дела до того, чем занимается их госпожа, лишь бы та им не докучала. А что до соседей… их нелюбовь и к отцу, и к дочери зашла так далеко, что они и косточки им перемывать перестали. Жизнь этой семейки казалась настолько бессодержательной, в особенности жизнь юной горбуньи, что никто даже не завидовал ни возвышавшемуся над площадью трехэтажному особняку, ни роскоши его обстановки, ни пышному его убранству.
Каноник встречался с Сабиной в библиотеке. Они садились друг перед другом, так близко, что колени их соприкасались, и духовник начинал нашептывать ей о… Несмотря на то что весна уже сменилась летом и наступили теплые дни, гость настаивал, чтобы все двери и окна были плотно закрыты. Он уверял Сабину, будто боится злых духов; на самом же деле он опасался, что его могут подслушать слуги или кто-то еще и в один прекрасный день о содержании их бесед будет рассказано под присягой. Они молились, но не больше, чем необходимо, то есть совсем недолго, а затем каноник приступал к расспросам, да таким умелым, что водил Сабину, точно зверька на поводке. Действительно ли кюре являлся ей в снах? Конечно, являлся. А не охватило ли ее, когда она впервые увидела его, некое неистовство, подобного которому она никогда прежде не испытывала, и не завершилось ли оно содроганием, которое сначала сотрясло бы все ее тело, а затем привело к выделению э-э-э… влаги и сокращению определенных мышц?.. А не возникло ли у нее в тот момент желание тотчас распрощаться с девичеством? Ах, ты говоришь «да»! И заверяешь, что каждое слово, сказанное тобой, правда! А не правда ли, что человек этот – дьявол?
– Да, тысячу раз да!
И так до бесконечности. При этом каноник то и дело рассказывал всевозможные истории о духах и о святых, о Сатане и его темных делах, о Пяти Христовых Таинствах, о нечестивцах и Гневе Божьем и так далее, и так далее. Он приносил Сабине книги о черной магии и нечистой силе, и она жадно их поглощала. Они вместе изучали протоколы бесчисленных процессов против колдунов и ведьм. Они зачитывали их вслух, причем Сабине все время доставалось амплуа дающей показания свидетельницы, одержимой или ведьмы; сам каноник, разумеется, всегда был инквизитором.
