– Пускай священник рассказывает, – распорядилась Себастьяна и сделала отцу Луи знак продолжать, что тот и исполнил, сообщив, что об Асмодее ходили упорные слухи, будто именно он убил Падальщика, то есть служителя, который раз в месяц спускался в приют, дабы забрать трупы скончавшихся женщин, находившиеся в той или иной степени разложения. Кюре поведал еще о многом, но вещи, о которых он говорил, вызывали у меня такое омерзение, что я постаралась их поскорее забыть. Помню лишь, что Себастьяна, указав на Асмо, шепнула мне: – Мы полагаем, что он действительно происходит от того самого демона, которого все зовут Асмодеем.
Отец Луи вынужден был пояснить.
– В древней Персии, – сказал он, – Асмодея отождествляли с Эшмою, одним из семи архангелов.
– Ха! – прохрипела Мадлен. – Это его-то предок архангел? Его?!
– Ох, с каким бы удовольствием я заставил тебя умыться кровью, если бы ты и так не была в ней по уши…
Асмодея перебил отец Луи:
– Древние евреи ставили Асмодея даже выше самого Серафима и считали, что его произвели на свет Наамах и Шамдон. Однако иные древние легенды их утверждают, что его родителями являются Адам и Лилит, первая жена Адама, ставшая затем царицей демонов сладострастия. Она, созданная, как и ее муж, из праха еще до сотворения Евы, отвергла привычку Адама возлежать на ней и склоняла его совокупиться лежа бок о бок. Покинутая им, она сочетается с Люцифером, падшим ангелом, и становится родоначальницей сонма помешанных на похоти духов.
– Кстати, – добавила Себастьяна, – среди христиан Асмодей считается доверенным лицом дьявола, провоцирующим гнев, чувство мести и раздоры между супругами, а также демоном похоти, расторгающим помолвки и склоняющим мужчин к любовным изменам.
И Себастьяна принялась живописать предка своего друга как главного демона маниакальной чувственной одержимости, но Асмодей прервал ее, отметая то, что считал досужими вымыслами:
– Да, да, да! И не забудь сообщить этой двуполой ведьме, что у великого Асмодея, по слухам, три головы – одна барана, другая быка, а третья неведомого чудовища, а также лапы петуха и петушиные же крылья! Поведай ей эти потрясающие подробности! А еще расскажи о наших добрых друзьях, о великих Астароте, Ваале, Вельзевуле и Велиале. Пусть оно знает о них… А то давай зачитаю сразу и ей , и ему место из дурака Баретта, где тот пишет об Ориаксе как об «обладающем львиной гривой и змеиным хвостом демоне, скачущем на могучем коне, зажав по змее в каждой руке». Или об Агаресе, «который, оседлав крокодила, разъезжает верхом на нем с ястребом на кулаке». Или, может быть, ей будет легче представить себе Аполлиона, владыку демонов разногласия и вражды, «который смотрит на весь мир как на арену для воплощения своих коварных замыслов, а затем расправляет свои огромные черные крылья и…». Поправь меня, если я не прав, ты, полупрозрачная мразь, но разве не Аполлион путешествовал на драконах сквозь время, изрыгая при этом пламя? Тебе следует это знать, ведь ты родилась не вчера! – Гнев Асмодея в отношении Мадлен был очевиден, однако причина его оставалась для меня не совсем понятна.
Мадлен, которую, по-видимому, не слишком взволновала его тирада, взглянула на Себастьяну, которая сказала:
– Напоминаю, что, отправляясь спасать эту ведьму, мы уже все обсудили и пришли к соглашению. – Она говорила величественным тоном римского императора, холодным, как мрамор с розовыми прожилками, на который она оперлась руками. Было такое впечатление, будто меня вовсе нет в зале. – Все обязаны соблюдать уговор, – продолжила Себастьяна, – или кому-то придется покинуть этот стол.
– Этот стол… – Асмодей вскочил на ноги и сплюнул.
– И этот дом. Мой дом.
Ее твердые, неторопливые слова немедленно возымели действие: Асмодей сел и, сдерживаясь, проговорил:
– Кажется, ты решила рассказать этой ведьме об идиоте Вейере? Ну это уж просто роскошь!
Себастьяне пришлось пояснить:
– За многие столетия христианские авторитеты в области демонологии разработали подробную классификацию демонов, отведя каждому из них особое место в адской иерархии, указав их отличительные черты, расписав их обязанности и даже указав, за совращение каких народов они отвечают. Иоганн Вейер был одним из таких ученых. Он утверждал…
– Он утверждал , – подхватил Асмодей, – что в аду обретается ровно семь миллионов четыреста пять тысяч девятьсот двадцать шесть демонов, ни больше ни меньше, и все они служат семидесяти двум князьям тьмы! Уже одни только математические подсчеты должны были стать делом его жизни! Какой фантастический идиотизм! – И Асмодей, подражая демону Аполлиону, захлопал себя руками по бокам и замахал ими, словно воображаемыми крыльями.
Себастьяна не смогла удержаться от смеха. Я заметила, с какой теплотою в глазах она смотрит на противоположный конец стола, где сидит Асмодей. Она тщетно пыталась спрятать улыбку, прикрыв рот рукой.
– Асмодей, милый, – проговорила она, – никакой ужин не может быть ужином вполне без такого неподражаемого… собеседника , как ты. – Затем, помню, раздался ее смех, но веселость эта продлилась недолго, лишь до тех пор, пока речь не зашла о духах, призраках и привидениях, об инкубах и о суккубах.
– Насколько я понимаю, – проговорил Асмодей ледяным тоном, – сейчас наша цель состоит в том, чтобы рассказать этой юной ведьме, в какую семью она, он, а может быть, оно попало. Правильно? D'accord.
[64]
Тогда почему бы нам не поговорить о наших бесплотных друзьях, или просто друзьях , об инкубе-священнике и девушке-призраке, его любовнице. Ну, с чего мы начнем? Конечно, им очень хотелось бы вызвать у нас жалость, в то время как они будут незримо кружиться в сферах ничем не ограниченного сладострастия, разве не так? Но я с этим не согласен. Надо жалеть жаждущих смертных, а не растленных, сластолюбивых духов! – Он насмехался над ними. Насмехался над всеми нами.
Асмодей снова откинулся на спинку своего похожего на трон стула. Скрестив ноги, он положил их на угол стола. Они казались невероятно большими, его ноги, с широченными икрами, покрытыми густыми вьющимися волосами, блестящими, как золотое руно, и гигантскими босыми ступнями. Последние были костлявы и жилисты, с мозолями на искривленных пальцах. О, как упивался он привлекаемым к себе вниманием (еще никогда не видела я такого тщеславия)! Он покачался на задних ножках своего огромного стула, послюнил палец, пригладил им брови и со скучающим видом проговорил:
– Так-так-так… так с чего ж мы начнем?
Мы все молча наблюдали за этим представлением. Наконец он обратился ко мне:
– Они, знаешь ли, могут изменять внешность. – Наклонясь в мою сторону, он потянулся ко мне рукой (все ближе и ближе, пока мне не показалось, что он вот-вот достанет до меня и дотронется, хотя сидит ужасно далеко) и прибавил: – Ты бы побереглась. Ведь им достаточно пряди моих волос, – тут он медленно провел рукой по своей львиной гриве, а затем быстрым движением вдруг вырвал из нее несколько прядок, что причинило ему боль, явно доставившую удовольствие, – это все, что им нужно, чтобы предстать перед тобой в моем облике. Дотронуться до тебя. Поцеловать, как поцеловал бы я. Поцеловать раскрытые твои уста. И то, что в тебе так необычно. Впиться губами, потянуть за…
