Сама я изо всех сил старалась пренебречь устроенным Элайзой представлением. Это было не так уж трудно – освещение оставалось неярким, и Элайза не отваживалась разбушеваться перед нами на всю катушку. Аромат тухлятины еще можно было терпеть, пока она не извлекала из ночи дополнительной для него крепости – будь то влага, воздействие луны или что другое.
Я обернулась наконец к Маме Венере. Судя по наклону вуали, она наблюдала за Элайзой, выжидая. Я решила привлечь ее внимание, слегка кашлянув, и направила к обратившейся в мою сторону вуали вопрос без слов: нельзя ли приступить к задуманному – и тем скорее с этим покончить?
Мама одобрительно кивнула и проговорила:
– Выслушай меня. В кутузке на рыночной площади сидит девушка-рабыня. Мы хотим ее освободить. Спасти ее. Помочь ей сбежать до кончины хозяина, а то ее продадут на сахарную плантацию или она попадет в руки родича, с которым ей не поздоровится.
Розали сияла от счастья – ярче лампы.
Услышав это, Эдгар воззрился на Маму Венеру. Приспустив шерстяной, влажный от дыхания шарф, он задал вопрос:
– А что мне за дело до воли – или неволи – какой-то черной, как угли, девки?
…О несчастный ненавистник Эдгар По, змеиный же у тебя язык. Надо же было выбрать слова с такой дьявольской меткостью: «черная, как угли»… намек на пожар.
– Тебе, конечно, до девушки дела нет, уж мне ли не знать. Толкуешь только о своих стихах да о том, о сем, а в сердце у тебя одни монеты бренчат, как у твоего папочки.
– Джон Аллан – не отец мне! – вскипел Эдгар.
Мама Венера придвинулась к юноше поближе и поставила ногу в домашней туфле на нижнюю ступеньку.
– Тогда докажи здесь и сейчас, что в жилах у тебя течет другая кровь, получше.
– Доказать?
– Ну да… Покажи мне, покажи нам, что ты не Аллан. Покажи нам, что ты лучше его.
– Умная ты баба, – прошептала Маме Венере Элайза Арнолд. Ее груди закачались маятниками, когда она к ней наклонилась. – Здорово придумано. Ты подвесила перед моим жеребенком ту самую морковку, от которой он пустится вскачь, – ненависть к Джону Аллану.
Пока Эдгар мысленно взвешивал два предмета своей ненависти – Маму Венеру и Джона Аллана, – актриса обратилась ко мне:
– Ты, ведьма, как-то замешана в эту напряженную интригу? Если да, то браво. Вернее, брава.
– Говори, – произнес наконец Эдгар. – Говори, чего ты от меня хочешь.
Он обратился к Маме Венере, однако ответила я:
– Содействия. – Я сама поразилась своему вмешательству. – Какое когда понадобится.
Эдгар задумался. В голове у него, как мне вообразилось, вертелись слова «рабыня», «беглянка», «скандал»; наверняка представилось ему и побагровевшее, пристыженное лицо Джона Аллана. На доказательства большего, чем у приемного отца, великодушия он плевать хотел, а вот уязвить его очень был не прочь. Оставалось уладить только одну существенную подробность.
– Ну-ну, парень, – Мама Венера предвидела его вопрос, – за деньжатами дело не станет, угу.
Мне вспомнилась проданная арфа.
– Содействие, – повторила я в надежде подтолкнуть Эдгара к согласию и тем самым ускорить развязку.
– Что у вас за ставка в этой игре, mon ami? – не без ехидства осведомился у меня Эдгар.
Теперь он понял, чья я союзница.
Я не ответила. Эдгар молча сверлил меня взглядом. В тишине до меня донесся голос Элайзы Арнолд:
– Потребуй от него содействия – какое когда понадобится. Выбор предоставь мне… У меня есть одна мысль, я открою ее ночью – сегодня ночью. А сейчас отошли его отсюда.
С подачи суфлерши я бросила Эдгару:
– Это не важно! – И безжалостно добавила: – Вы свободны, поэт. Постарайтесь лучше вслушаться в ночные шорохи.
Еще хлеще – процитировала его стихотворение «Духи мертвых»:
То духи мертвых пред тобой
Восстали вновь из домовин.
– А теперь – vas-y!
[58]
Уходите сейчас же!
И Эдгар ушел. Вернее, кубарем скатился с лестницы. Теперь он если кого-то избегал, то только меня, держась от меня подальше, как от норовистой лошади. Признаюсь, у меня это вызвало улыбку.
Эдгар велел – нет, скомандовал Маме Венере известить его о ее намерениях относительно Розали. Распахнув незапертую дверь, он напоследок обернулся:
– И пришли денег столько, сколько нужно.
С этими словами он пнул железный засов, прислоненный к косяку. Засов грохнулся о мраморную плиту с таким лязгом, что бедняжка Розали едва не выронила лампу. Ламповое стекло брякнулось на пол. Красные осколки разлетелись у ее ног брызгами крови. С незащищенным пламенем в руках она ринулась к брату, который занес над ней мускулистую руку. Порыв сестры был таким стремительным, что я слышала ее шумное учащенное дыхание.
Мама Венера тоже заторопилась к Эдгару. Я обеспокоенно следила за ее движениями. Элайза Арнолд только цокала языком.
– Уходите сейчас же! – Я встала между Мамой и Эдгаром.
Розали с плачем топталась на кровавых осколках. Мама Венера взяла ее под защиту своего темного одеяния.
Я закрыла дверь на засов.
Выплакав все слезы и переведя дух, Розали отправилась домой. Мы утешали ее как могли, и мне пришлось по душе, что она не желала терпеть ни малейшей критики в адрес брата. Элайза Арнолд делала вид, что ничего не слышит, хотя нависала прямо над нашими головами. Она переместилась по воздуху от лестницы к канделябру и стала водить руками сквозь пламя свечей. Я, украдкой на нее глянув, заметила, что признаков боли она не выказывает, однако ее действия вносили какой-то… разлад в ее посмертное существование.
Когда Розали ушла привычной дорогой – с улыбкой до ушей и не забыв по пути зазвонить в колокольчики слуг, – Элайза, все еще продолжавшая забавляться с огнем, рассеянно заметила:
– Я бы не прочь обжечься.
Ее прогнившая плоть, облекавшая кости рук, казалось, покрывалась рубцами, но она спросила:
– И разве ожог причиняет боль? Я боли совсем не чувствую.
– Ох, дамочка, – процедила Мама Венера, приподняв вуаль, – до чего ж мне хочется, чтобы ты ее почувствовала. До чего ж хочется, прямо сил нет.
Элайза Арнолд, наблюдая за действием пламени на свою плоть, пропустила слова Мамы Венеры мимо ушей, а та вернулась к дальнейшей разработке плана:
– К каким это делам ты собралась принудить парня? Будь хоть что, а ему нужна только собственная выгода.
– Не бойся, – возразила Элайза. Она все еще парила над нами в воздухе. Ее ноги болтались как раз перед моим носом, и я постаралась отстраниться от них подальше. – Я… я его вдохновлю. Тебе ведь нужно отвлечь внимание, так?
