Де Бац отнесся к сообщению легкомысленно.
– Ну что ж, значит, он видел, как мы совершаем покупки.
– А потом может связать с увиденным Корти и, не исключено, Мишони.
– В таком случае придется уделить ему некоторое внимание. А покамест его дело может потерпеть, у нас есть более неотложные.
Эти более неотложные дела были улажены в течение следующих суток, и в пятницу вечером Андре-Луи мерил шагами улицу Шарло неподалеку от Тампля. За компанию с ним прохаживались Ланжеак и маркиз де Ла Гиш – тот самый человек, который вместе с Бацем пытался спасти короля. Время от времени вся троица оказывалась напротив похожих на вход в пещеру ворот дома номер двенадцать, за которыми в запряженной карете ждал своего часа юный Бальтазар Руссель.
В сиреневом июньском небе взошла почти полная луна. Уличных фонарей в тот вечер не зажигали. Андре-Луи и его спутники выбрали затененную сторону улицы. В этот полночный час они были не единственными нарушителями ее сонного спокойствия. Их путь то и дело пересекался с маршрутом другой прогуливавшейся троицы, которую составляли Дево, Марбо и шевалье де Ларнаш. Один раз, услышав тяжелую поступь приближавшегося патруля, все шестеро с едва ли не сверхъестественным проворством исчезли в тени дверных проемов, чтобы вновь возникнуть, когда шаги солдат затихли в отдалении.
Пробило полночь, и вся шестерка сошлась на углу улицы Тампля и приготовилась к неминуемо надвигавшимся событиям, участниками которых им предстояло стать.
И события не замедлили произойти, только не совсем те, которых они ожидали.
В тот день Бурландо был очень занят. Он предстал с донесением перед Революционным комитетом своей секции, на территории которой также находился Тампль. Сообщение Бурландо привлекло внимание одного из членов комитета, сапожника по имени Симон. Этот напыщенный и жадный до славы фанатик отправился с полученными сведениями в Комитет общественной безопасности при Тюильри.
Там он заявил, что пришел сообщить комитету о контрреволюционном заговоре, организованном бывшим бароном де Бацем. По имеющимся сведениям, де Бац подозрительно часто общается с бакалейщиком по имени Корти, командующим Национальной гвардией секции Лепелетье. Замечено также, что другой частый посетитель Корти – муниципальный офицер Мишони, который несет охрану в Тампле. Как раз вчера вечером Корти, Мишони, де Бац и человек по фамилии Моро проводили какое-то совещание в лавке бакалейщика.
– Вот то, о чем сообщил нам наш информатор, – заключил гражданин Симон. – Но я не дурак, граждане. У меня, благодарение Господу, есть мозги, и они немедленно подсказали мне, что за всем этим кроется подозрительный и опасный замысел.
Полдюжины членов Комитета общественной безопасности, спешно собравшихся, чтобы выслушать срочное, по утверждению сапожника, заявление, не были склонны принимать его всерьез. В отсутствие председателя комитета его кресло занимал представитель по фамилии Лавиконтри, и случилось так, что этот человек был одним из помощников де Баца, а Сенар, секретарь и фактотум комитета, голос которого тоже имел немалый вес, состоял на содержании у барона. При упоминании имени де Баца оба патриота насторожились.
Когда приземистый, неопрятный, вызывавший неприязнь Симон закончил свое выступление, Лавиконтри, желая повлиять на мнение коллег по комитету, рассмеялся.
– Честное слово, гражданин, если это все, что ты имел сообщить, лучше бы ты сначала убедился, что эти люди не покупали в лавке товар.
Симон насупился. Его маленькие крысиные глазки-бусинки вспыхнули злобой.
– Это не тот вопрос, к которому можно отнестись легкомысленно. Я прошу вас всех не забывать, граждане, что названный бакалейщик время от времени патрулирует Тампль, а Мишони регулярно несет там охрану. Неужели это не наводит вас ни на какие мысли?
– Тогда их знакомство естественно, – заметил Сенар.
– Ага! А с де Бацем? С этим иностранным агентом? Что они делали в закрытой лавке вместе с де Бацем и вторым субъектом – его неизменным спутником?
– Откуда ты знаешь, что де Бац – иностранный агент? – спросил кто-то из членов комитета.
– Таковы сведения, которые я получил.
Лавиконтри развил вопрос коллеги:
– А где доказательства, которыми можно подкрепить столь серьезное обвинение?
– Разве можно предположить, что ci-devant аристократ, ci-devant барон приехал в Париж по какому-то другому делу?
– В Париже довольно много ci-devants, гражданин Симон, – вмешался Сенар. – Ты считаешь, что все они – иностранные агенты? Если нет, то почему же ты выделил среди них именно гражданина де Баца?
У Симона чуть пена изо рта не пошла от злости.
– Потому что он стакнулся с сержантом, который состоит в охране Тампля, и с капитаном Национальной гвардии, который должен нести там сегодня караул. Пресвятой Боже! Вы все еще не видите в этом ничего подозрительного?
Вероятно, Лавиконтри в конце концов отмахнулся бы от назойливого доносчика и отослал его прочь. Но один из членов комитета занял другую позицию. Он решил, что следует немедленно послать за Мишони и задать ему несколько вопросов. Другие согласились, и Лавиконтри не осмелился возражать.
В результате в начале двенадцатого ночи раздувшийся от важности гражданин Симон в сопровождении полудюжины сотоварищей из своей секции, готовый в случае необходимости превысить свои полномочия и действовать на собственный страх и риск, постучал в ворота Тампля. Он показал ордер, выданный ему Комитетом общественной безопасности, и сразу же поднялся в башню, в комнату королевы, дабы убедиться, что там все в порядке.
Он молча оглядел трех бледных дам в черном, занимавших это безрадостное помещение, и спавшего на низкой кроватке мальчика, по прежнему закону – нынешнего короля Франции. Потом сапожник обратил внимание на Мишони. Он показал приказ, который предписывал сержанту временно передать свои обязанности предъявителю этой бумаги, а самому безотлагательно предстать перед Комитетом общественной безопасности, собравшимся специально, чтобы его выслушать.
Мишони, долговязый нескладный парень, не сумел скрыть испуга. На его открытом добродушном лице отразилась мучительная тревога. Он немедленно пришел к заключению, что заговорщиков предали. Но опасность, нависшая над его собственной жизнью, беспокоила Мишони меньше, чем мысль о жестоком разочаровании, которое постигло высокородных дам, на чью долю и так выпало столько тяжких испытаний. Крах надежды на их освобождение, казавшееся таким близким, сержант воспринял как утонченную жестокость судьбы. Тревожила его и участь де Баца, который, возможно, в эту самую минуту прямиком направлялся в ловушку, откуда невозможно было выбраться. Он гадал, как ему предупредить барона, но Симон, буравивший Мишони своими близко посаженными глазами-бусинками, положил конец мучительным поискам выхода. Он сообщил сержанту, что отправит его под стражей в Комитет общественной безопасности.
– Значит, это арест? – вскричал испуганный Мишони. – В вашем приказе ничего такого не сказано.
