Если честно, мне совсем не хотелось слышать еще хоть слово о старике или о проблемах Варины с ним.
— Имена Ти Джоли и Блу Мелтон тебе о чем-нибудь говорят?
— Нет, кто это?
— Девушки из Сент-Мартинвилла. Одна пропала, вторую нашли в глыбе льда.
— Я читала об этом, — Варина покачала головой, пытаясь собраться с мыслями, — а как это связано со мной, с Пьером и его дедом?
— Я думаю, Ти Джоли позировала для одной из картин Пьера.
— Сомневаюсь, чтобы он пользовался моделями. Я вообще не думаю, чтобы он кого-нибудь рисовал. Он — пустышка.
— Извини, не понял.
— Его талант — это клейкая лента для ловли мух. Какие-то фрагменты работ других авторов застревают у него в голове, он наносит их на холст и называет своим произведением. Каждый раз, когда в город приезжает настоящий художник, Пьер внезапно исчезает в одной из своих берлог. Он помешан на сексе, но никак не на искусстве. Вот был бы он художником, зачем ему здесь торчать? Разве ему не нужно было бы жить в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе? Что, в Кротц-Спрингс, Луизиана, есть художественная галерея?
— Ну-ка, повтори.
— Пьер — урод. Не хочу углубляться в детали, скажу только, что нашу супружескую кровать нужно было в форме распятия заказывать. Я вообще не знаю, зачем все это тебе говорю. Похоже, ничего у тебя в голове не откладывается.
Я смотрел на нее пустым взглядом, отчасти восхищаясь ее способностью контролировать беседу и манипулировать собеседником. Но вот на парковку въехала первая патрульная машина полицейского управления Лафайетта, за ней последовал автомобиль шерифа, а по противоположную сторону живой изгороди у обочины припарковался второй полицейский патруль. Пытаясь не растерять все свои мысли (что было совсем не просто после беседы с Вариной Лебуф), я попытался запечатлеть в памяти все, что она мне рассказала. Она была умна, и смотреть на нее было одним удовольствием. Ее утонченные черты лица, мягкий рот и искренность в глазах заставляли усомниться в правильности своего выбора как счастливо женатых мужчин, так и принявших обет безбрачия. Я понимал, что ей удалось ловко увести разговор от темных дел ее мужа в сторону того, насколько было ужасно быть его женой. Я не знал, соответствовало ли истине ее описание сексуальных привычек ее мужа, но в одном нужно было отдать ей должное: Варина могла сплести золотую паутину и заманить внутрь свою жертву, обволакивая ее беспомощную сущность своими глазами и сердцем, и жертва ни на минуту не пожалела бы о том высшем наслаждении, которое испытывала в этой ловушке.
— Когда закончишь дела с местными копами, забегай, поедим мороженого, — предложила она.
— А я еще что-нибудь узнаю?
— Всякое может произойти.
— Не могла бы ты это повторить?
Ее взгляд задержался на моем лице несколько дольше, чем было нужно.
— С этим порезом над глазом ты выглядишь очень мужественно, — Варина коснулась моего лица и заглянула мне в глаза. Я почувствовал, что краснею:
— Ты, как всегда, незабываема, — выдавил я.
Следующим утром, когда я шел в офис, начался дождь. Хелен Суле поймала меня, прежде чем я успел снять плащ.
— Ко мне в офис, — вместо приветствия отрывисто сказала она.
Я был готов к настоящему разносу, но, как это часто случалось в моих отношениях с Хелен, я в очередной раз ошибся.
— Ты в дождь идешь на работу пешком? — спросила она.
— Мой пикап застрял у стекольных дел мастеров в Лафайетте.
— Полиция Лафайетта обнаружила рефрижератор сожженным в овраге. Его вчера рано утром угнали от одного из мотелей, — сообщила Хелен. — Ты стрелявшего раньше никогда не видел?
— Нет, не припомню.
— Давай сюда свой плащ.
— С чего бы это?
Хелен взяла мой плащ, встряхнула и повесила на вешалку у двери.
— Сядь, — приказала она и задала следующий вопрос: — Почему ты отправился в Лафайетт, не проинформировав ни меня, ни полицию Лафайетта?
— Я был не на службе, да и не думал, что поездка окажется столь запоминающейся.
— И что с тобой теперь делать, старичок?
— Может, зарплату поднять?
— Честное слово, я сама не понимаю, как я с тобой мирюсь. У меня есть одна фантазия: ты становишься шерифом, а я — тобой, и я делаю с тобой все то, что ты вытворяешь со мной.
— Как я тебя понимаю.
Хелен сидела за столом, покусывая губу. Я никогда не сомневался в том, что внутри нее каким-то непостижимым образом уживались несколько абсолютно разных людей, и я никогда не мог с уверенностью сказать, с кем из них я имел дело. Она была поистине таинственной женщиной, наверное, самой сложной из всех, что я встречал. Иногда она умолкала на полуслове и смотрела мне прямо в глаза так, что черты ее лица заострялись, на щеки падала тень, будто она боролась с недозволенными мыслями, пришедшими ей на ум с утра, как только Хелен оказалась на работе. Все мы верим в то, что есть границы, которые мы не готовы перейти. У Хелен они тоже были. Но, думаю, ни я, ни она точно не знали, где проходит эта заветная черта. Я откашлялся и сконцентрировал свое внимание на каплях дождя, стекавших по окнам.
— К полудню ты, по идее, должен вставать из-за своего стола и отправляться на покой, — продолжала она, ты должен возвращаться домой, спать или бросать сосновые шишки в канал, но, очевидно, у тебя на уме что-то иное. Ты предпочитаешь злить не тех людей в Новом Орлеане и ездить в Лафайетт за обедом из свинцовой дроби.
— Этого я не планировал. Что ты хочешь, чтобы я сказал?
— Лучше бы тебе помолчать.
Я вздохнул, поднял руки в знак примирения и положил их на колени.
— Думаю, пора тебе возвращаться на полную ставку, приятель, — сказала Хелен, затем прищурила один глаз, — похоже только так твоя пуповина останется прибитой к моему столу.
— Спасибо, — ответил я, ведь что еще я мог сказать?
— Полиция Лафайетта думает, что стрелком был кто-то, кому ты насолил в прошлом, — сообщила она, — они ищут одного парня, отпущенного на поруки, которого ты упек за решетку много лет назад. Он ночевал в том мотеле, откуда угнали грузовик. Помнишь парня по имени Ронни Эрл Патин?
— Совращение несовершеннолетних, грабеж, а еще он избил молотком пожилого мужчину лет десять назад, так? — спросил я.
— Тот самый красавец.
— Ронни Эрл был жирной скотиной. Я почти уверен, что никогда до этого не видел парней в рефрижераторе.
— Люди могут сильно измениться за десять лет, особенно если они все это время мотыжат гороховые поля.
— У стрелка черты лица напоминали топор. Водитель был коротышкой, а Ронни Эрл — нет.
— Может, за этим стоит Дюпре?
