— Думаю, да. Я рад, что ты сделал пятый шаг, Джонни.
Впервые за встречу его лицо осветилось улыбкой.
— А скажи, это правда, что Джимми Джентльмен твой брат?
— На улицах болтают много чепухи.
— У вас с ним одинаковые волосы: черные как смоль с белой прядью, будто у вас в родне скунсы водились, — засмеялся он. Его мысли сейчас были далеки от казни, которую он должен был встретить через три часа, прикованный цепью за пояс к стулу в Домике Красной Шапочки.
— Однажды он заключил с нами контракт, купив несколько игровых автоматов на свои точки. После того как их привезли, мы сказали ему, что они у нас идут в комплекте еще кое с чем — с сигаретами, «Пэк-Менами» и резинками. На что он сказал, что резинки брать не будет, все его клубы — не какие-нибудь забегаловки, и такие автоматы он в них не поставит. Ну мы и ответили ему, что выбора у него нет: или он покупает все, или не получает ничего. Но тогда «Возницы» выставят своих людей на тротуарах возле его клубов, а в окружной комитет по санитарии сообщат, что все его посудомойки больны проказой. И что же он сделал? Пригласил Дидони Джиакано — самого Диди Джи — со всей семьей в ресторан на лазанью. Они приехали в воскресенье днем, точно какая-нибудь кучка cafoni
[1]
, которая только что слезла с парохода из Палермо. Диди ведь думает, что у Джимми есть серьезные связи, и собирается произвести его в «Рыцари Колумба» или что-то в этом роде. Диди Джи весит, пожалуй, добрых три сотни фунтов и весь покрыт шерстью, как дикий зверь, и все в центре Нового Орлеана его боятся, по мамаша Диди — этакая высохшая сицилийская дамочка — ну точно мумия, обмотанная черными тряпками, — все еще бьет его ложкой по рукам, когда тот тянется через стол без разрешения. И вот в самый разгар ужина Джимми начинает рассказывать мамаше Джиакано, что за славный парень Диди Джи, и как его все уважают в торговой палате и в бюро по оптимизации бизнеса и считают, что для города его деятельность — большой плюс, и как Диди защищает своих друзей. Например, какие-то мерзавцы пытаются установить несколько автоматов в рестораны Джимми, а Джимми, истинный католик, этого не хочет. Мамаша Джиакано на вид была как сушеная макаронина, но ее горящие черные глазки всем говорили, что она прекрасно знает, о чем идет речь. И тут Джимми просит, чтобы люди Диди вырвали с корнем эти автоматы, разбили их вдребезги молотками да еще проехались по ним на грузовике несколько раз прямиком позади ресторана. Диди сидел в это время с полным ртом пива и сырых устриц и чуть не задохнулся. Он стал выплевывать все на тарелку, дети стучали ему по спине, чтобы выскочила наконец гигантская устрица, которой, похоже, можно было заткнуть городскую сливную трубу. Мамаша Джиакано дождалась, когда его багровому лицу вернется нормальный цвет, а после объявила, что никогда не учила своего сына есть как стадо свиней, добавив, чтобы он пошел прополоскать рот в туалетную комнату, поскольку всем остальным при виде его уже дурно. Атак как Диди не поднялся в ту же секунду, она ударила его ложкой по пальцам. После этого Джимми сказал, что приглашает все семейство на свою яхту и, может, Диди следует тоже вступить в яхт-клуб, потому что все эти богачи считают, что он отличный парень, и кроме того, мамаше Джиакано должны очень понравиться итальяно-американские празднества, которые у них устраивают 4 июля и в День Колумба. Но даже если Диди не вступит в клуб, что всем известно наперед, потому что он ненавидит воду и его выворачивает даже при переправе на пароме через Миссисипи, Джимми все равно собирается прокатиться и обещает взять мамашу Джиакано, когда она пожелает, и покатать ее по озеру Понтшартрен.
Джонни снова засмеялся и провел рукой по влажной шевелюре. Потом, облизав губы, тряхнул головой, и я заметил, что в глазах у него опять появился страх.
— Спорим, он уже рассказывал тебе эту историю, правда? — спросил он.
— У нас не так уж много времени, Джонни. Есть еще что-нибудь, что ты хочешь мне рассказать?
— Да, есть. Ты всегда так хорошо со мной обходился, и я подумал, что, наверное, смогу хоть немного тебе отплатить.
Он вытер тыльной стороной ладони пот со лба и продолжал:
— За мной скопилось несколько крупных долгов, которые я, видно, отдам уже на том свете. Может, станет чуть легче, если часть отдать сейчас, правда?
— Ты мне ничего не должен.
— Парень, за которым такой хвост всякого разного, задолжал всем и каждому. Так или иначе, слушай. Вчера одна гнида по имени Л. Дж. Поттс с Мэгезин появляется в коридоре с метлой и начинает шаркать ею, все время задевая о мою решетку, и вообще не дает мне спать. Тогда я говорю, что не собираюсь выдавать ему орден лучшей домработницы и пусть он убирается со своей метлой куда подальше, пока я не засунул ее ему в задницу. Так вот эта тварь, у которого есть брат Уэсли Поттс, пытается произвести на меня впечатление. Он спрашивает, с поганой такой ухмылкой, знаю ли я новоорлеанского шпика из отдела убийств по имени Дейв Робишо, потому что ему кажется, вы один из тех, кто вычислили меня. Отвечаю ему — может быть, и знаю, а он, продолжая ухмыляться, говорит — есть хорошие новости от брата Уэсли: этот коп-выскочка сует нос не в свое дело, и если он не прекратит, то Уэсли собирается прищемить ему хвост.
— По-моему, просто треп, и ничего больше.
— Да, похоже, что так, да только вот они с братцем, кажется, связаны с латиносами.
— С колумбийцами?
— В точку. Они распространяются здесь быстрее СПИДа. И могут прикончить любого — ребенка, старика, целую семью, — их ничто не остановит. Помните тот бар на Бейзин-стрит, который сгорел дотла? Латинос, который устроил пожар, стоял у входа с огнеметом за спиной средь бела дня. Поскольку у него было хорошее настроение, он дал минуту на то, чтобы все успели выскочить оттуда, а после этого превратил бар в груду оплавленного пластика. Остерегайся этих паразитов, Седой.
Он прикурил новую сигарету от окурка, который держал в руке. Пот тек с него ручьями, он вытер его с лица рукавом и принюхался к себе. Потом лицо у него посерело, и он уставился прямо перед собой, сжав ладонями бедра.
— Тебе сейчас лучше уйти. Похоже, мне опять нехорошо, — проговорил он.
— Думаю, ты выстоишь, Джонни.
— Перед этим — нет.
Мы пожали друг другу руки. Ладонь у него была гладкой и легкой.
В ту же полночь Джонни Массина был казнен на электрическом стуле.
Вернувшись в свой плавучий дом на озере Понт-шартрен, где дождь барабанил по крыше и плясал на поверхности воды, я вспомнил строчки из песни, которую когда-то слышал от одного чернокожего заключенного в «Анголе»:
Я у деда спрошу, что есть право бедняка.
Тот как даст мне левой: «Теперь знай наверняка».
Интересно, зачем жгут на стуле в полночь, а, дед?
