Сестра моей матери, тетка моя Ольга, тогда молодая девушки, а вместе с ней и наша прислуга, гадали на святках про суженого, спрашивали на улице имена, смотрели в зеркало, подслушивали у дверей чужих квартир. Удавалось или не удавалось им что-либо увидеть во время гадания в зеркале, я не знаю, но рассказывали они потом много фантастическлого, в котором большую роль играл «военный с усами». Тетка впоследствии вышла замуж, но не за военного с усами, а за бородача купца-рыночника, торговавшего обувью.
К Крещению, в крещенский сочельник, маски от нас отбирались и сжигались. Считалось, что после Крещенья грешно было держать их в доме. Являлись приходские священники с крещенской водой, пели, кропили квартиру, а после ухода их мы, дети, ставили мелом кресты на всех дверях и окнах «от нечистой силы». Святки с их «бесовскими играми» считались законченными» (101; 145–147). Само Водосвятие на иордани, речной проруби в форме креста, совершалось торжественно, при огромном стечении народа, и многие, а особенно те, кто на святках надевал «хари», тут же ныряли в воду, чтобы очиститься от грехов. В канун Крещения не только дети, но, прежде всего, хозяйки чертили мелом, а лучше – выжигали пламенем церковной свечи кресты на притолоках окон и дверей: против нечистой силы, которой давалась полная воля на святках.
Одним из древнейших и чисто языческим праздником была масленица, признанная Православной Церковью и получившая официальное название Сырной недели (во время нее допускалось употребление скоромных молочных продуктов, «сыра», хотя и запрещалось мясо). Это была неделя приуготовления к Великому посту, веселая и разгульная, чтобы миряне могли исчерпать всю энергию. Каждый день широкой масленицы имел свое название (встреча, заигрыш, перелом, широкий четверг, тещины вечера, проводы). Воскресенье накануне Великого поста называлось прощенным, и его следовало проводить тихо и скромно, просить прощения у ближних за обиды, вспоминать свои грехи. Недаром публикация уже подписанных Положений 19 февраля 1861 г. была перенесена на Прощенное воскресенье: опасаясь бунта, полагали, что народ, выдохшийся после широкой масленицы, да в такой день, встретит «волю» спокойно. Масленица была праздником обжорства и, прежде всего, поедания блинов, причем первый блин был заупокойным и его клали снаружи на окно для покойных родителей. Дети в первый день масленицы обходили дома с поздравлениями, за что получали блины. Важным событием было посещение молодым зятем тещи; в среду зятья приходили к тещам, в пятницу тещи гостили у зятьев. Дети всю неделю, а взрослые со среды-четверга устраивали катания, если не на лошадях, то хотя бы с гор на санях или ледянках. Особенно было принято катание молодоженов. Катали с гор также тележные колеса, а затем вместе со всяким хламом сжигали их на кострах. На масленицу также устраивали из соломы огромную куклу, Кострому, обряженную в женскую одежду, и возили ее в санях; с утра в воскресенье ее сжигали. Наступал Великий пост и ожидание Пасхи.
На Вербное воскресенье святили в храмах пучки вербы с серыми и желтыми барашками цветов. И, вернувшись домой, слегка хлестали освященной вербой детей, приговаривая: «Верба хлест – бьет до слез!». Потом прятали пучок вербы на божницу, за образа, а один прутик ставили в воду, чтобы, когда он пустит корешки, на Родительскую субботу посадить его на родных могилках.
Хотя Страстная неделя в канун Пасхи была временем строгого поста и говения, проходила она обычно сумбурно. В Чистый четверг хозяйки и прислуга усиленно мыли, чистили и скребли все в жилищах. Наступало и время заготовления всяческой снеди к разговению, выбора подарков для близких, шитья обновок, выпечки куличей, приготовления пасхи и крашения яиц: какое уж тут воздержание от мирской суеты…
Наступления Светлого Христова Воскресения ожидали с трепетом душевным верующие и неверующие. В первопрестольной все глядели на ярко освещенный тысячами плошек и шкаликов столп Ивана Великого и прислушивались. Глядели на Ивана и чутко прислушивались и сотни звонарей на сотнях точно так же освещенных московских колоколен. И вот густой гул тысячепудового колокола проплыл над Москвой, и разом забухали, зазвонили колокола всех московских «сорока сороков», и, наклоняя в низких дверях выносные фонари и иконы, хвостатые хоругви, поползли из храмов крестные ходы.
Вернувшись домой от всенощной и крестного хода, либо от заутрени, разговлялись. Как на Рождество полагался жареный гусь, так на Пасху – кулич, сырная пасха – пирамидка из сладкого творога с изюмом и цукатами, крашеные куриные яйца и запеченный окорок. Кулич и пасха с оттиснутыми на них литерами IС ХС украшались большими белыми розанами. На яйцах тоже нередко выцарапывали ножичком эти литеры или даже целую надпись «Христос Воскресе, милый имярек». Христосуясь, то есть поздравляя друг друга со Светлым Христовым Воскресением, трижды целовались (или хотя бы «ликовались») и обменивались яйцами.
Б. М. Кустодиев. Христосование на Пасху
Многие, а особенно дети, норовили подняться ранним утром пасхального дня, до восхода, чтобы увидеть, как «солнышко играет». В этот день всякому дозволялось звонить в колокола, сколько захочется. И по всей необъятной Русской земле весь день на тысячах и тысячах колоколен ревели, гудели, звенели, надреснуто тренькали и звякали сотни тысяч колоколов, славя Светлое Воскресение Христово.
И весь день шли поздравления с праздником. «Такой же порядок (поздравлений, как на Рождество. – Л. Б.) был и в первый день Пасхи, с тою только разницею, что всем приходилось христосоваться раз по сту, какой бы мужик не приходил, – вспоминал Лейкин. – Отказываться считалось не по-христиански, не в обычае. У нас в доме говорили, что даже и царь в этот день христосуется с солдатами. Со всеми непременно обменивались яйцами. Яйца брали с собой, отправляясь с визитами. Некоторые приспосабливали у себя особые мешочки у пальто для яиц» (101; 150). Как уже рассказывалось ранее, на Пасху повсюду устраивались качели, а дети катали яйца с липового лубка, засохшего в виде желоба. Наконец, на Троицу дома обильно украшались зелеными ветками, цветами, а по полу рассыпали траву, а на Семик («зеленые Святки» – самый поэтичный народный праздник, отмечавшийся на 7-й неделе после Пасхи) непременно устраивались пикники за городом.
Вообще праздничные обряды справлялись в городах едва ли не с большими размахом и степенью полноты, нежели в деревне. Именно городским обычаем, соблюдавшимся в деревне только у помещиков, была рождественская елка. Праздновались здесь и все три Спаса (медовый, ореховый и яблочный), причем уличная и рыночная торговля яблоками или орехами начиналась именно после соответствующего Спаса. Как и в деревне, на Ильин день купали лошадей, за городом в каком-либо урочище отмечали на Троицкой неделе честной Семик и даже купались и прыгали через костры на Ивана Купалу, хотя это было более деревенское действо. О первомайских и пасхальных гуляниях на Красную горку уже говорилось. А вот престольный праздник, бывший главнейшим в деревне, в городе с его множеством храмов практически не праздновался.
