Представляется, что это был сравнительно небольшой дом с весьма запутанной планировкой. Так же небольшими были и другие городские дома, которые снимали не имевшие собственного дома родители Полонского. «Домик Гордеева, куда мы переехали, был не велик. Я помню только переднюю в виде коридорчика с дверью налево в девичью, направо – в детскую окнами на двор и затем в другую детскую окнами на улицу; прямо дверь в гостиную, из которой налево шла спальня моей матери, сообщающаяся с девичьей – вот и все. Нас, детей, уже было четверо; на этой квартире, если не ошибаюсь, родились еще двое… Помню, спал я у себя в детской в откидной шифоньерке. Моя кровать была похожа на шкап, который на ночь отпирался сверху и превращался в откидную постель на двух разгибающихся ножках» (104; 297). А затем «мы переехали на другую квартиру, с Введенской улицы на Дворянскую, в дом приходского дьячка Якова. По-прежнему в доме было не более шести комнат: передняя, небольшая зала, гостиная, спальня моей матери, детская и девичья, или людская; по-прежнему кухня помещалась на дворе в отдельном строении (я не помню в Рязани ни одной квартиры с кухней рядом с комнатами или в том же самом доме, где мы квартировали). Мать моя была беременна восьмым ребенком…» (104; 320). Где и как они все помещались, предоставим судить читателю.
Здесь надобно пояснить, что множество помещиков и чиновников не имело собственных городских домов и снимало их у различных домовладельцев вместе со службами и «дворовым пространством». В Петербурге в 20 – 30-х гг. XIX в. князь А. Г. Щербатов снимал дом Лазарева на Михайловской площади: «В Лазаревском доме мы жили долго, чуть ли не пятнадцать лет. Дом был обширный, весьма приличный, но не щеголеватый. Платилось за него 500 рублей ассигнациями или 1500 руб. серебром (нужно наоборот: 1500 руб. ассигн., или 500 руб. сер. – Л. Б.). Покинули мы его вследствие перестройки, кажется, в 1840 году, чтобы переехать на Литейную, в дом Пельта (ныне – дом Синодального ведомства). Этот дом уже новейшей, утилитарной конструкции, с квартирами, выходящими на общую лестницу, был довольно удобен, но отнюдь не имел характера барского дома, каким был Лазаревский» (156;. 63). Князь П. А. Кропоткин вспоминал: «Отец продал дом, в котором родился я и где умерла наша мать, и купил другой; потом продал и этот, и мы несколько зим прожили в наемных домах, покуда отец не нашел третий, по своему вкусу, в нескольких шагах от той самой церкви, в которой его крестили и отпевали его мать. И все это было в Старой Конюшенной. Мы оставляли ее только, чтобы проводить лето в нашей деревне» (72; 9). Москвоведам известно, по меньшей мере, 5 адресов, где успел пожить А. И. Герцен, и столько же – снимавшихся семейством Аксаковых; некоторые из них уцелели. Побывав в домах-музеях А. И. Герцена или М. Ю. Лермонтова, можно убедиться, что они не столь уж велики. Во всяком случае, комнаты там тесноваты. Такие небольшие деревянные дворянские особнячки простейшей архитектуры были наиболее типичными в провинции. В 50 – 60-х гг. уже ХХ в. их можно было увидеть во многих, уцелевших после социалистической реконструкции и войн областных и даже районных городах, от Вологды до Саратова. Не было там ни диванных, ни боскетных, ни даже потребного количества спален, гардеробных и детских, но зато было тепло и уютно. Простым был общепринятый в этом кругу образ жизни. Историк П. И. Бартенев так описывает свой дом в уездном городе: «Дом в Липецке, построенный моим дедом, где он скончался в 1826 году, был довольно тесен, так что сестра Полина с мужем не имели особого помещения, и постели для них ежедневно готовили на полу в гостиной. Я спал на диванчике в маменькиной спальне очень близко от ее большой кровати с высокими пуховиками (в изголовье стояло судно и это не возбуждало ни в ком неудовольствия)… По утрам ежедневно носили разожженный до красна кирпич и поливали его уксусом или квасом, а лежавшая на нем мята или чабер разливали благоухание. Деревянный некрашенный пол мыли чуть ли не по два раза в неделю; форточек не было; окна на ночь закрывались ставнями снаружи и во всех комнатах было очень тепло» (6; 50, 51). Теснота дома и простота жизни в нем может навести на мысль о недостаточных средствах Бартеневых. Между тем, они не были бедны: «состояние наше было избыточное и без всяких долгов, напротив, с возможностью помогать соседям, а в городе бедным людям» (6; 50, 51).
Неизвестный художник. Интерьер проходной комнаты. 30-е гг. XIX в.
Все эти особняки владельцев средней руки строились по неписаному стандарту. «Описав расположение одного из сих домов, городских или деревенских, – утверждал Ф. Ф. Вигель, – я могу дать понятие о прочих: так велико было их единообразие. Невысокая лестница обыкновенно сделана была в пристройке из досок, коей целая половина делилась еще надвое, для двух отхожих мест: господского и лакейского. Зажав нос, скорее иду мимо и вступаю в переднюю, где встречает меня другого рода зловоние. Толпа дворовых людей наполняет ее; все ощипаны, все оборваны; одни лежа на прилавке, другие сидя или стоя говорят вздор, то смеются, то зевают. В одном углу поставлен стол, на коем разложены или камзол, или исподнее платье, которое кроится, шьется или починивается; в другом подшиваются подметки под сапоги, кои иногда намазываются дегтем. Запах лука, чеснока и капусты мешается тут с другими испарениями сего ленивого и ветреного народа. За сим следует анфилада, состоящая из трех комнат: залы (она же и столовая) в четыре окошка, гостиной в три и диванной в два; они составляют лицевую сторону, и воздух в них чище. Спальная, уборная и девичья смотрели на двор, а детские помещались в антресоле. Кабинет, поставленный рядом с буфетом, уступал ему в величине и, несмотря на свою укромность, казался еще слишком просторным для ученых занятий хозяина и хранилища его книг.
Внутреннее убранство также было почти одинаковое. Зала была обставлена плетеными стульями и складными столами для игры; гостиная украшалась хрустальною люстрой и в простенках двумя зеркалами с подстольниками из крашеного дерева; вдоль стены, просто выкрашенной, стояло в середине такого же дерева простое канапе, по бокам два маленьких, а между ними чинно расставлены были кресла; в диванной угольной, разумеется, диван. В сохранении мебелей видна была только бережливость пензенцев; обивка ситцевая или из полинялого сафьяна оберегалась чехлами из толстого полотна. Ни воображения, ни вкуса, ни денег на украшение комнат тогда много не тратилось» (23; 94–95).
Даже и столичное дворянство, даже и побогаче, жило по тому же стандарту, разве чуть почище, попристойнее. «В этих тихих улицах, лежащих в стороне от шума и суеты торговой Москвы, – писал князь П. А. Кропоткин, – все дома были очень похожи друг на друга. Большею частью они были деревянные, с ярко-зелеными железными крышами; у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета. Почти все дома строились в один этаж, с выходящими на улицу семью или девятью большими светлыми окнами. На улицу выходила «анфилада» парадных комнат. Зала, большая, пустая и холодная, в два-три окна на улицу и четыре во двор, с рядами стульев по стенкам, с лампами на высоких ножках и канделябрами по углам, с большим роялем у стены; танцы, парадные обеды и место игры в карты были ее назначением.
