«Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество, – писал в 1844 г. В. Г. Белинский. – Девять десятых этого многочисленного сословия носят православную, от предков завещанную бороду, длиннополый сюртук синего сукна и ботфорты с кисточкою, скрывающие в себе оконечности плисовых или суконных брюк; одна десятая позволяет себе брить бороду и, по одежде, по образу жизни, вообще по внешности, походит на разночинцев и даже дворян средней руки. Сколько старинных вельможеских домов перешло теперь в собственность купечества!.. Но не в одних княжеских и графских палатах – хороши также эти купцы в дорогих каретах и колясках, которые вихрем несутся на превосходных лошадях, блистающих самою дорогою сбруею; в экипаже сидит «поштенная» и весьма довольная собою борода; возле нее помещается плотная и объемистая масса ее драгоценнейшей половины, разбеленная, разрумяненная, обремененная жемчугами, иногда с платком на голове и с косичками от висков, но чаще в шляпке с перьями (прекрасный пол даже и в купечестве далеко обогнал мужчин на пути европеизации!), а на запятках стоит сиделец в длиннополом жидовском сюртуке, в рыжих сапогах с кисточками, пуховой шляпе и зеленых перчатках… Проходящие мимо купцы средней руки и мещане с удовольствием прищелкивают языком, смотрят на лихих коней и гордо приговаривают: «Вишь, как наши-то!», а дворяне, смотря из окон, с досадою думают: «Мужик проклятый – развалился, как и бог знает кто!..». Для русского купца, особенно москвича, толстая статистая лошадь и толстая статистая жена – первые блага в жизни…» (11; 59).
Новые поколения купцов жили уже по-новому, приобретя соответствующую психологию. Иной же раз такой современный подход к жизни был характерен и для купцов старого времени, современников тит титычей, воспетых А. Н. Островским. Дед создателя Театрального музея и богатейшего фабриканта А. А. Бахрушина, зарайский прасол и скупщик сырых кож, «отличался большой любознательностью, любовью к просвещению и был предприимчивым человеком. Сын небогатых родителей, образованный на медные деньги, с небольшими средствами, он стремился поставить, развить и дать прогрессивный намек… делу… В семейной жизни, как и в деловых занятиях, одежде, отличительной чертой его характера была любовь ко всему новому… Глубоко религиозный, истинно верующий человек, он тем не менее никогда не был заражен предрассудками того сословия, к которому он принадлежал, ни замкнутостью той среды, в которой вращался. Все новое, полезное встречало в нем горячего и любознательного последователя, и там, где приходилось переступать заветные границы рутины, его энергия и решимость проявлялись во всей силе». Правда, решившись сбрить бороду, Бахрушин выжидал удобного случая и сбрил ее на пари: «Дед был вполне доволен: и заклад выиграл, и от бороды отделался, да и рот зажал самым рьяным бородачам: теперь смеяться не посмеют – сами подбили… Это был первый, так сказать, цивилизованный шаг в кругу семьи, с этих пор он уже неуклонно следует во всем своему влечению к новшеству. Длинный сюртук заменяется коротким, немецким, и от сыновей он требует того же… Когда происходила примерка нового платья, прабабка всегда требовала, чтобы портной отпустил полы подлиннее. Когда все было улажено и шли к прадеду показаться, он спокойно брал ножницы со стола и отрезал полы вершка на три, на четыре» (9; 316–319). Но не только ликвидация бороды и переход к коротким немецким сюртукам, а и активное внедрение новых технологий и применение машин отличали умершего в 1848 г. А. Ф. Бахрушина от его современников – замоскворецких тит титычей. Такими же были и его дети, сохранившие, однако, серьезное отношение к «делу»: «Все три брата до конца своих дней были бережливы. Они смолоду усвоили истину, что копейка рубль бережет и что деньги счет любят. Рост их капиталов мало отразился на их образе жизни. Они столь же тщательно записывали в записные книжки свои мельчайшие расходы до «подано нищему Христа ради 2 коп.» включительно, столь же упорно торговались с извозчиком из-за пятака и закупали продукты для домашнего хозяйства оптом, но жили они в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая, любя и повеселиться, и поприодеться, и покушать вволю. Пускание пыли в глаза своими капиталами, мотовство, кутежи они презирали и строго карали за это своих сыновей, во всем остальном благосклонно поддерживали увлечения молодежи, постоянно памятуя, что всякому овощу свое время. Будучи людьми религиозными, братья никогда не были ханжами и церковниками. По тому времени это было немного необычным явлением в их среде. Среди немалых средств, пожертвованных Бахрушиными на всевозможные учреждения, наименьшая доля относится к церковной благотворительности… Видимо, братья считали подобное «замаливание своих грехов» и ненужным, и малополезным… Одни за другими в Москве начинают возникать на их деньги ремесленные училища, приюты для сирот, дома бесплатных квартир для вдов, больницы для хроников, лечебницы…
Увлекшись идеей создания частного драматического театра в Москве, дед Александр Александрович строит для Ф. А. Корша здание театра в Богословском переулке. На склоне лет он участвует в строительстве гражданского воздушного флота, поддерживает всяких медицинских экспериментаторов.
Не забывают деды и своих служащих и рабочих, но степень их благотворительности в этой области была опять-таки обставлена такой тайной, что долгое время спустя лишь случайно иногда удавалось узнать коечто» (9; 333–335).
Вообще, в купеческой среде заметно странное противоречие в этом отношении к рабочим. С одной стороны, несомненно, огромные богатства Бахрушиных выросли не только на умелом ведении дел, но и на «прижимке» рабочих в заработной плате и штрафах (в воспоминаниях Ю. А. Бахрушина вскользь упоминается и об этом). С другой же стороны – благотворительность распространялась на тех же рабочих. У крупнейших предпринимателей Коншиных на их серпуховских предприятиях обычный заработок прядильщиков, ткачей и набойщиков колебался от 10 до 23 руб. в месяц, и забастовки 1897, 1899 и 1902 гг. с битьем стекол и разгромом трактиров и лавок, подавленные с помощью воинских команд, – свидетельство крайней недостаточности таких заработков. С другой стороны, в известной степени под влиянием этих событий, на фабрике действовали бесплатные ясли на 25 детей, двухклассное начальное училище на 500 учеников, ремесленная школа для детей фабричных, больница с тремя врачами, чайная. За счет фирмы было построено 24 корпуса бесплатных квартир казарменного типа и поселок из 300 домиков, для покупки которых рабочие получали ссуду от фирмы; после 9 января 1905 г. снимавшим частные квартиры рабочим стало выдаваться по 1 руб. «квартирных» в месяц, было введено премирование за работу без брака. Не проще ли было все расходы на благотворительность (в основном после неприятностей с рабочими) вложить в зарплату? Но, видимо, такова уж была психология купца: сначала прижимать, а потом отсыпать деньги, не считая.
Ветхозаветное выжимание копейки любым путем претило купечеству нового типа: «Московская «купеческая аристократия», к которой мы принадлежали, – вспоминал Ю. А. Бахрушин, – была очень щепетильна в отношении тех лиц, которые принимались или не принимались в ее узкий круг. Так, считалось недопустимым принимать на званых вечерах выскочек, то есть быстро разбогатевших на удачных спекуляциях купцов без купеческих родословных или купцов, получивших дворянство. Таких можно было принимать, но отдельно.
