Но главное – не эти, внешние перемены. Меняются взгляды людей. И все дальше в прошлое уходит голый цинизм одних и прикрывающая такой же цинизм условная мораль других. Все большие права гражданства приобретают, так сказать, абсолютные нравственные ценности – пусть и не до конца еще укоренившиеся. Впрочем, в чистом виде они еще никогда и нигде не существовали в мире, исключая разговоры ригористов.
Россия, а точнее русская нация, была не такой и не этакой.
Мне очень нравится одна сентенция А. С. Пушкина, высказанная им в письме князю П. А. Вяземскому по поводу пропавших записок лорда Байрона, и я не устаю повторять ее: «Я не сожалею о них, – писал Пушкин. – Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он мал и мерзок не так, как вы, – иначе».
Прежняя Россия была не лучше и не хуже нынешней. И она была и мелкой, и мерзкой. Но – иначе. В ней было и свое хорошее, и свое плохое, своя грязь, свое высокое и низкое, свои неправды и свои достоинства. Но это были е е грязь и неправды, е е представления о «можно» и «нельзя», «плохо» и «хорошо», «прилично» и «неприлично». У нас, сегодняшних, – свои представления об этом. Россия прежняя и Россия нынешняя – это две абсолютно разные страны, страны несравнимые, в которых даже русский язык разный. И пытаться хотя бы в каких-то деталях реставрировать, воссоздать старую Россию – дело пустое и безнадежное: нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Нельзя реставрировать дворянство или казачество, офицерство, каково бы оно ни было, или кадет и юнкеров: это будет только исторический маскарад, поскольку уже к ХХ в. разрушен был сословный строй и нельзя его возродить. Не будет больше прежнего крестьянства или купечества: новые времена – новые птицы, новые птицы – новые песни.
