Конка ходила сначала только по Невскому, да на ней офицерство, кажется, не ездило. Дома мы пили утренний чай и, в виде исключения, вечерний. Вместо завтрака закусывали какую-то дрянь в полку; по субботам обедали у дяди, а по воскресеньям у тетки… и оставались там на вечер. В остальные же дни ходили (редко ездили) обедать в кухмистерские… где абонемент на пять обедов стоил 2 рубля 25 копеек, то есть по 45 копеек за обед; за комнату мы (вдвоем) платили 25 рублей в месяц» (149; I, 62).
Необеспеченность офицеров вызвала к жизни такое явление, как реверс: с 1881 г. для получения разрешения на брак до 28 лет офицер должен был представить полковому командиру сумму, которая обеспечивала годовой доход в 250 руб.; с 1901 г. требовалось иметь недвижимость, приносящую не менее 300 руб., или представить единовременный вклад в 5000 руб. деньгами или ценными бумагами. До 23 лет офицер вообще не мог жениться. Ведь офицерская жена не могла сама стирать или готовить, и на супруга ложились дополнительные расходы на наем прислуги. Неимущие офицеры, чтобы получить разрешение на брак, шли на жульничество: занимали требуемую сумму под большие проценты на короткий срок, а затем долго погашали эти проценты.
Прапорщик запаса перед отправкой на фронт. 1914 г.
Так что недаром главный священник армии и флота Г. Щавельский писал в своих воспоминаниях: «Офицер был изгоем царской казны ‹…›. Офицер получал нищенское содержание, не покрывавшее всех его неотложных расходов. И если у него не было собственных средств, то он – в особенности если был семейным – влачил нищенское существование, недоедая, путаясь в долгах, отказывая себе в самом необходимом» (Цит. по: 72, 227).
Если чиновники снизу доверху могли иметь «приватные» доходы, то в армии воровство было прерогативой высокооплачиваемых начальников, а отнюдь не младших офицеров. В итоге они должны были экономить на питании, а дефицит бюджета покрывать приватными заработками: репетиторством, счетоводством в лавочках и даже изготовлением бонбоньерок для кондитерских.
Более или менее обеспеченным офицер становился с чина штабскапитана и должности командира роты, хотя такое положение также не считалось блестящим. А вот дальше начинался быстрый рост окладов жалованья, дополнявшегося квартирными, столовыми и иными добавками, командиру же корпуса полагалась еще и казенная квартира с бесплатным освещением и отоплением. В начале XIX в. разрыв между содержанием младшего офицера и генерала был более чем десятикратным, и хотя к началу ХХ в. эта разница постепенно сокращалась, все же она была семи-восьмикратной. В 1829 г. корпусный командир граф Е. Ф. Комаровский для лечения был отправлен в длительный отпуск с содержанием, «которое состоит в 4000 рублей жалованья, по чину генерала-от-инфантерии, 5000 рублей в год столовых денег по званию генерал-адъютанта и в провианте на 12 денщиков» (89; 154).
Выход в отставку иногда ввергал офицеров в полную нищету: для получения пенсии в размере оклада (без добавочных выплат) государственный служащий должен был прослужить 35 лет, и не менее 25 лет требовалось, чтобы получить половинную пенсию. Отец А. И. Деникина, по выходе в отставку в 1869 г. с чином майора из войск пограничной стражи, получал пенсию в месяц 36 руб. «На эти средства должны были существовать первые семь лет пятеро нас, а после смерти деда – четверо. Нужда загнала нас в деревню, где жить было дешевле и разместиться можно было свободнее. Но к шести годам мне нужно было начинать школьное ученье, и мы переехали во Влоцлавск.
Помню нашу убогую квартирку во дворе на Пекарской улице: две комнаты, темный чуланчик и кухня. Одна комната считалась «парадной» – для приема гостей; она же – столовая, рабочая и проч.; в другой, темной комнате – спальня для нас троих; в чуланчике спал дед, а на кухне – нянька (превратившаяся в члена семьи. – Л. Б.)… Раз в год, но не каждый, спадала на нас манна небесная, в виде пособия – не более 100 или 150 рубл. – из прежнего места службы (то есть из Министерства финансов, которому подчинялись пограничные войска. – Л. Б.)… Тогда у нас был настоящий праздник: возвращались долги, покупались кое-какие запасы, «перефасонивался» костюм матери, шились обновки мне, покупалось дешевенькое пальто отцу – увы, штатское, что его чрезвычайно тяготило. Но военная форма скоро износилась, а новое обмундирование стоило слишком дорого. Только с военной фуражкой отец никогда не расставался. Да в сундуке лежали еще последний мундир и военные штаны; надевались они лишь в дни великих праздников и особых торжеств и бережно хранились, пересыпанные от моли нюхательным табаком. «На предмет непостыдныя кончины, – как говаривал отец, – чтоб хоть в землю лечь солдатом» (56; 8–9). Даже курение для Деникина-старшего оказывалось недопустимой роскошью: жена часто ругалась на ненужный расход на табак, и была сделана попытка бросить курить. В конце XIX в. военные пенсии были увеличены. Капитан стал получать 345 руб. в год, подполковник – 430; чин майора, в каковом находился отец А. И. Деникина, в 1881 г. был упразднен. Кроме того, в конце столетия были введены добавочные выплаты к пенсии – эмеритура. Эмеритальный капитал складывался из ежемесячных 6 % взносов с офицерского жалованья и из «высочайших» пожертвований; право на получение эмеритальной пенсии имели офицеры, состоявшие в кассе не менее 20 лет при общем сроке службы не менее 25 лет. Эмеритура капитана составляла в 1898 г. 473 руб., подполковника – 645 руб.; это так называемый высший оклад эмеритальной пенсии, полагавшийся при 35-летнем сроке участия в кассе и таком же стаже офицерской службы, низший же оклад был вдвое меньше (72; 229).
Смерть офицера и даже генерала фатально влияла на судьбу семьи – пенсия сокращалась вдвое: «Со смертью отца, – вспоминал А. И. Деникин, – материальное положение наше оказалось катастрофическим. Мать стала получать пенсию всего 20 руб. в месяц». А. Ф. Редигер, отец которого умер в генеральских чинах, также сокрушался: «Понесенная нами потеря одновременно совершенно меняет финансовое положение моей матушки. Ей, действительно, по закону полагалась лишь половина пенсии отца, то есть 522 рубля в год, на что она, конечно, не могла бы существовать».
Лишь постепенно, к концу ХIX в. в удовлетворительное состояние был приведен вопрос об отпусках. Считалось, что офицер все свое время должен проводить в полку, и даже командировки давались с большой неохотой; не одобрялись и переводы в другой полк: от этого страдала служба. В первой половине XIX в. отпуск давался лишь с высочайшего соизволения и в редких случаях. Если требовался длительный отпуск для лечения, офицеру рекомендовалось выйти в отставку, а затем вновь вернуться в полк. Только во второй половине XIX в. положение стало меняться. Всем состоящим на государственной службе стали давать отпуска с сохранением содержания раз в два года на срок до двух месяцев; в случае просрочки производились вычеты из жалованья, а просрочка четырех месяцев влекла исключение со службы. Офицеры могли получать отпуска до четырех месяцев с зачетом в срок службы и до года – без зачета. Неявка офицера из отпуска в течение месяца в мирное время и 15 дней в военное рассматривалась как побег, а неявка в меньшие сроки – как самовольная отлучка из части.
