Учительница
Где же все это? Почему вновь история народа подменяется историей государей и государства, и не важно, как это называется: «История СССР» или «История Отечества», а обыватель вершиной исторической мысли снова, как почти 200 лет назад, считает «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина? Потому что «ленинской гвардии» для «строительства нового общества» нужна была не автономная от государства нация, а управляемое население. Вместе с блестящей русской инженерией и агрономией была уничтожена в конце 20-х – начале 30-х гг. ХХ в. и блестящая русская статистика, вместе с кадрами краеведов было ликвидировано «буржуазное» краеведение (оно робко начало возрождаться только после войны, и то в форме пионерского движения «в помощь народному хозяйству», и по сеи поры влачит жалкое существование), закрыты и истреблены вместе с фондами и сотрудниками десятки музеев, а оставшиеся превращены в органы Агитпропа, уничтожены были целые исторические школы, как школа И. М. Гревса или школа С. Ф. Платонова. С корнем, вместе с людьми, разрушены были традиции, на место которых идеологические чиновники требовали создать и внедрить к такой-то или этакой-то годовщине «Великого Октября» новый фольклор, новые обряды, новые традиции, социалистические по содержанию. Так чего же ты хочешь, читатель, вопия о повальном пьянстве и бездуховности? Поблагодари крутолобого мыслителя, покоящегося в Мавзолее на Красной площади, и его сподвижников.
Но вернемся в то прошлое, в котором еще существовали настоящая Россия и настоящая, не «советская», интеллигенция.
Кризис деревни, духовный кризис крестьянства к концу XIX в., порожденный застоем николаевской эпохи и Великими реформами 60 – 70-х гг., заставили интеллигенцию обратить сугубое внимание на русскую национальную идею; недаром в конце XIX, а паче того в ХХ в. столько историков, социологов, психологов и философов обратились к теме русского национального характера (например, Н. О. Лосский, Ф. Степун, Г. П. Федоров).
Осенью 1900 г. возник кружок, куда вошли потомок украинского летописца, военный инженер-фортификатор В. Л. Величко, правнук декабриста князь М. В. Волконский и сын профессора-народника, автора знаменитых «Писем из деревни», Н. А. Энгельгардт («Колька» из писем). В январе 1901 г. они утвердили устав Русского собрания, задачами которого были «изучение явлений русской и славянской народной жизни в ее настоящем и прошлом; разработка вопросов словесности, художества, народоведения и народного хозяйства… охранение чистоты и правильности русской речи» (170; 33). Но главным в его деятельности было возрождение национальной идеи. Интеллигентских кружков типа Русского собрания, стремившихся к возрождению чувства народности, было немало. Но лишь Русское собрание стало зачатком черносотенного движения.
Черносотенство в том виде, какой оно позднее приобрело и каким видят его наши современники, – отвратительно, ибо оно ставило задачей возвышение русского народа за счет подавления других народов, а не рядом с ними. И напрасно черносотенцы считали (и считают) в ряду своих предтеч К. С. Аксакова, который некогда писал: «Да, нужно признать всякую народность, из совокупности их слагается общечеловеческий хор. Народ, теряющий свою народность, умолкает и исчезает из этого хора. Поэтому нет ничего грустнее видеть, когда падает и никнет народность под гнетом тяжелых обстоятельств, под давлением другого народа. Но в то же время жалкое и странное зрелище, если люди сами не знают или не хотят знать своей народности, заменяя ее подражанием народностям чужим, в которых мечтается им только общечеловеческое значение… Нет, пусть свободно и ярко цветут все народности в человеческом мире; только они дают действительность и энергию общему труду народов. Да здравствует каждая народность!» (3; 26).
Весной 1905 г. под влиянием событий начинавшейся революции в России возникли новые, более радикальные организации – Союз русских людей, фактически возглавленный графами Павлом и Петром Шереметевыми, и Русская монархическая партия, в руководство которой вошли князь Д. Н. Долгоруков, граф Н. Ф. Гейден и барон Г. Г. Розен. Разумеется, погромщиками они не были. Но, как ко многим политическим движениям с простой и доступной неразвитому уму программой, к ним примкнуло множество людей совершенно другого толка, живших простой биологической жизнью, не способных мыслить, выстраивая длинную цепочку фактов со сложными взаимосвязями, а лишь подчинявшихся простейшим рассуждениям типа «Если А, то Б», «если при…, то вследствие…». Так интеллигентское движение стало отправной точкой для движения антиинтеллигентского, в котором толпы пьяных рабочих, ремесленников, лавочников и босяков избивали и убивали людей интеллигентных. Именно из этой среды и из неинтеллигентной «образованщины» стали черпать кадры такие, уже совсем погромные организации, как Общество хоругвеносцев, возглавленное отставным генералом Е. В. Богдановичем, старостой Исаакиевского собора (что такое типичный русский генерал – хорошо известно), и Союз русского народа под руководством врача А. И. Дубровина и помещика-земца, а затем чиновника МВД В. М. Пуришкевича. Вообще же региональные черносотенные организации исчислялись едва ли не десятками, но роль их была незначительна. Еще Союз русских людей пытался создать для борьбы со смутой приходские дружины порядка. Однако только хоругвеносцы и Союз русского народа преуспели в организации боевых дружин с боевиками из городской черни (крестьянство в этом практически не участвовало). Большинство руководителей черносотенных союзов принадлежало к интеллигенции, но сами организации оказались другими, и иначе быть не могло.
Одновременно в условиях страшного кризиса в России развернулось радикальное движение противоположного направления – новая революционность («Мы пойдем другим путем»). И здесь среди зачинателей и руководителей мы видим интеллигентов. Кто скажет, что не был интеллигентом Г. В. Плеханов? Но, как и в черносотенном движении, интеллигенция была оттеснена от руководства «образованщиной», а из городского простонародья стали рекрутироваться боевые погромные организации. Новые руководители исходили не из чувства своей народности, а из отвлеченных теорий. Не теории эти вивисекторы выводили из народной жизни, как когда-то сторонники «официальной народности», славянофилы, почвенники и т. д., а народную жизнь собирались приспособить к теориям, не стесняясь никакими жертвами. Прекраснодушные рассуждения о народности, национальном характере и национальной идее были отброшены ими, как декоративная мишура: это были беспринципные и бездушные практики с четко сформулированной задачей. И с точки зрения этих холодных, отвлеченных теоретиков, а потом и последовательных жестоких практиков, русская интеллигенция с ее рыхлостью и непоследовательностью – «дряблые интеллигенты-теоретики», по Н. Е. Врангелю (44; 368), – с ее приматом совести и стремлением к никогда недостижимой справедливости, действительно была «гнилая интеллигенция», «говно», по В. И. Ленину. Она и была уничтожена ими.
Глава 7
Духовенство и вера
Кроме чиновничества и офицерства, круг образованных горожан дополняло городское духовенство – тоже своего рода специалисты. И здесь уровень образования сплошь и рядом был невысок. Однако положение городского духовенства в целом было лучше, нежели сельского. Ведь белое сельское духовенство было большей частью на руге, не получая государственного содержания и обеспечиваясь за счет земли и поступлений от треб. Поскольку в городе земли не было, все духовенство было на казенном жаловании. Во-вторых, поступления от треб и кружечный сбор в городах с их многочисленным и более богатым населением были значительно большими, нежели с крестьян, плативших не столько деньгами, сколько продуктами. Так, в 80-х гг. XIX в. в торговом богатом Ярославле при церкви Св. Власия только от кружечного сбора (пожертвования прихожан) священник получал в год до 6 тыс. руб., дьякон – до 3 тыс. и псаломщик – до 1500 руб. при готовых квартирах и отоплении (59; 60). Городское духовенство нередко имело приватные заработки от преподавания Закона Божия в городских учебных заведениях или частным образом, на дому. Впрочем, деньги эти все же были небольшие. Протоиерей петербургского храма Св. Николая при глазной лечебнице на Моховой, отец Леонид Петров получал 120 руб. в год и бесплатную квартиру; как преподаватель Закона Божия, он за 12 уроков в неделю имел еще около 12 руб. (118; 175). В городе не было и подлинного бича сельских попиков – архиерейских объездов. Городское духовенство имело больше досуга, в том числе и для чтения, было поотесанней, водя знакомство с богатыми и образованными людьми, чище и богаче одевалось, в том числе за счет пожертвований прихожанок: шелковая ряса здесь не была диковинкой. Особенно большой любовью прихожан из купечества славились горластые дьяконы, способные рыком потушить свечи или расколоть тонкий чайный стакан: таких приходы переманивали друг у друга, платили им большие деньги, осыпали подарками. Например. в Петербурге начала ХХ в. славился протодьякон Исаакиевского собора Малинин: «Это здоровенный косоглазый детина… Перед ним выходили на амвон и читали ектеньи басистые дьякона, но когда вышло и взревело это чудовище – получилось что-то неистовое… Страшный голосина рвал ему грудь и горло, пасть разверзлась так, что все рыло как бы исчезло в ней. Мне стало неловко: словно в церковь в самый торжественный миг впустили буйвола или носорога, и он взревел во все хайло! Рев действительно изумительный! Что значит век психопаток! Не только у Фигнера и «душки» Собинова есть сотни поклонниц, но и у этого буйвола тоже. От дам и девиц ему отбоя нет. Пьет Малинин страшно и всегда бывает под шефе; состоит любимцем у царской семьи и особенно у вел. кн. Владимира Александровича, поэтому дерзок и груб до невозможности… Несколько лет тому назад, когда митрополит Антоний сделал ему замечание, тот обругал его в алтаре «ревельской килькой». Сослали на покаяние куда-то, вел. кн. Владимир велел вернуть – близился царский день» (Цит. по: 118; 174).
