Вот откуда начиналось предпринимательство в России. С малого. Не одни мещане и купцы становились предпринимателями. Уроженец Чухломского уезда Ф. В. Чижов был дворянином, хотя его отец всего-то служил учителем в Костроме. Побывал Чижов за границей и за связь с революционной эмиграцией даже посидел в Петропавловской крепости, занимался распространением шелкопрядного червяка, а там и организовал постройку железной дороги от Москвы до Троице-Сергиева Посада, выкупил казенную убыточную Курскую железную дорогу и сделал ее доходной, играл большую роль в торгово-промышленных и банковских кругах Москвы. Нажил миллионное состояние. И завещал все его на создание промышленных училищ в Костромской губернии. На эти деньги в Костроме были построены и содержались механико-техническое и химико-технологическое училища, в Кологриве и Чухломе – сельскохозяйственные, в Макарьеве – ремесленное училище, а, кроме того, в Костроме – родовспомогательное заведение.
Таких предпринимателей немало появилось в России к рубежу веков. Вот хотя бы Адольф Юльевич Ротштейн, выходец из Берлина, ставший к концу жизни директором правления Петербургского Международного банка, «серым кардиналом» и правой рукой министра финансов С. Ю. Витте. Делец скользкий: Н. А. Варенцов в подробностях поведал о попытках Ротштейна вовлечь нескольких богатейших московских тузов в аферу с добычей железной руды в Олонецком крае; тузы устояли перед соблазном, да и с купеческой хваткой смогли выяснить подлинную ценность месторождения, а вот великий князь Петр Николаевич, чьим именем прикрывался Ротштейн, – попался на удочку, приобретя 70 % акций. И поделом ему: он деньги не зарабатывал. К богатейшим людям страны принадлежали Поляковы – династия «железнодорожных королей». Основание капиталам заложил винными откупами Самуил Самуилович Поляков, служивший управляющим имений министра почт и телеграфов графа Д. И. Толстого (который ему небескорыстно и покровительствовал). Деньги от торговли водкой вложил он в первые железные дороги, каменноугольную и металлургическую промышленность Юга России. Делец это был беззастенчивый: именно на его дороге, «сшитой» на живую нитку, потерпел крушение царский поезд у станции Борки. Но дело замяли, зато банкирский дом Поляковых в 1903 г. имел более 53 млн руб. активов. А еще в 1897 г. племянник Самуила Полякова, Владимир, получил потомственное дворянство. После смерти С. С. Полякова движимого и недвижимого имущества (например, знаменитый дом Лаваля на Английской набережной, купленный затем правительством у наследников для расширения Сената) осталось на 32 млн, хотя наличными – менее 9 тыс. руб.
Таким же богатейшим дельцом стал петербургский купец 1-й гильдии, а затем барон и действительный статский советник Гораций Осипович Гинцбург, создатель крупного банкирского дома, председатель правления Ленского золотопромышленного общества (с 1908 г. – англо-русского общества «Лена-Голдфилдс»), крупнейший пайщик Алтайского общества «Асташев и Ко», в котором вместе с Гинцбургом участвовали графы И. И. Воронцов-Дашков, Н. В. и В. В. Левашовы, П. А. Шувалов, П. П. Дурново. Недурная компания…
Предприниматели? Ну и жулики тоже… Владелец банкирского дома «Захарий Жданов и K°» (не все же Самуилу, Лазарю или Якову Поляковым или Гинцбургу банковскими делами заниматься) и учредитель банкирской конторы «Деньги» был типичным биржевым игроком, в частности, спекулировавшим акциями того же Ленского золотопромышленного общества и даже просто занимавшимся, с помощью своего партнера Филиппова и через журнал «Деньги», прямым шантажом финансовых учреждений. В 1912 г. в Петербурге появилась банкирская контора «Киреев, Петровский и K°» – специально для игры на бирже, а через месяц лопнула, оставив вкладчиков ни с чем (минимальный вклад был 200 руб.). Почти одновременно лопнул банк и некоего Толстопятова (типичная купеческая фамилия), а вскоре компаньон Киреева Петровский и бывший управляющий делами Толстопятова начали новое «дело» в банкирской конторе А. П. Кропотова… И опять нашлись доверчивые вкладчики: ведь о «твердом купеческом слове» и тогда без устали твердили журналисты.
Но все же мы будем вести речь не об этих скороспелых прыщах.
Богатые купеческие особняки, заказывавшиеся известным архитекторам или покупавшиеся у разоряющегося дворянства, практически ничем не отличались от дворянских. Различие могло быть разве что в бóльшем количестве икон в жилых покоях: нередко у купечества были специальные молельни (моленные) с обширными божницами, аналоями и собранием церковных книг. Так, в знаменитом особняке Рябушинского на Малой Никитской, выстроенном в стиле модерн (там сейчас дом-музей М. Горького) на самом верху была небольшая молельня. Впрочем, образные могли быть и в домах старого барства. От барского практически не отличался и быт богатого просвещенного купечества – те же балы, обеды, гости, гувернеры и гувернантки для детей; тот же европейский костюм и та же обстановка в комнатах, вплоть до коллекционирования диковинок, картин, гравюр и создания обширных и ценных библиотек. От беззаботного барства крупное купечество отличалось лишь тем, что должно было вести свое «дело», но и дело это было крупным, европейского типа, и велось в конторах и на бирже, а отнюдь не в лавке или лабазе.
На барский, «иностранный манер», был поставлен дом богатейшего торговца бакалейными товарами А. В. Андреева, отца будущей жены поэта Бальмонта. Дом этот стоял в самом центре тогдашней Москвы, в выходившем на Тверскую Брюсовом переулке: «С увеличением нашей семьи к дому пристраивались комнаты, во дворе возводили флигеля и службы: конюшни, коровник, прачечную и кладовые. Большая часть двора была крыта огромным железным навесом. Под ним складывались товары, что свозились для магазина. Около ворот было двухэтажное каменное помещение, где хранились более деликатные товары: чай, доставленный из Китая, зашитый в мешки из буйволовой кожи. В «фабрике», как назывался этот дом, в первом этаже была паровая машина, приводящая в движение разные мелкие машины, что пилили сахар. Во втором этаже сахарные головы оборачивали в синюю бумагу или наколотый сахар укладывали в пакеты. Там же сортировали, развешивали и убирали чай в деревянные ящики на два, четыре и больше фунтов. В таком виде они отправлялись в провинцию. Главная клиентура отца, кроме москвичей, конечно, были помещики. Они выписывали по отпечатанному прейскуранту в свои поместья запасы товаров на целый год. Для этого и предназначалась особая упаковка товаров, которой и был занят большой штат служащих.
Машину и всякие приспособления отец выписывал из-за границы, куда сам ездил осматривать новые изобретения по этой части…
К весне, как только солнце начинало пригревать и лужи подсыхали, на камни нашего двора расстилали новые ярко-желтые рогожи, и на них высыпали для просушки целые кучи зеленого горошка, бобов, изюма, чернослива, сахарных стручков…
Совсем напротив нашей детской находились службы: коровник, каретный сарай, дальше – конюшни, над ними сеновал…
Купец. 1820-е гг.
В середине двора стоял наш двухэтажный изящный особняк… Из тесной передней поднимались по широкой лестнице светлого полированного дерева, устланной цветистым ковром, в парадные комнаты. Из приемной с резными шкафчиками и стульями светлого дуба вели две двери: одна в кабинет отца, другая – красного дерева с матовыми узорными стеклами – в залу. Кабинет отца – маленькая комнатка с вычурным лепным потолком, изображавшим голубое море, из волн которого выглядывали наяды и тритоны… Между окон кабинета помещался большой письменный стол, за которым никто никогда не писал. На столе стояла тяжелая бронзовая чернильница без чернил, бювар с бронзовой крышкой без бумаг, бронзовый прорезной нож, ручки, которые не употреблялись. Над диваном висела итальянская картина «Смерть святой Цецилии» из мозаики…
