«Слезный дар — великая редкость, — вспомнила Вера слова тети Лены. — Мало кто из актеров может пустить слезу по желанию».
— Довольно! — скомандовал Чардынин. — А то грим испортите!
— Встаньте подальше, Александра Васильевна, — сказал повелительным тоном Рымалов. — И идите плавно, мелкими шажками, а не так, как в прошлый раз!
К Вериному удивлению, Анчарова не стала огрызаться, а послушно встала у висевшего на перегородке ковра и, дождавшись кивка оператора, мелко-мелко переступая ногами, пошла на камеру. Смотрела она при этом не под ноги, а в объектив.
— Давайте сначала! — скомандовал Рымалов, выключая камеру, когда Анчаровой оставалось до нее две сажени.
— Дайте лук! — потребовала Анчарова. — Слез уже не осталось.
Пока она нюхала лук, Владимир Игнатович раздраженно и в то же время мечтательно сказал Чардынину:
— Эх, если бы можно было расхаживать с камерой в руках, я бы такие сцены снимал. Но разве с этим саркофагом, — Рымалов бросил взгляд на камеру, — походишь? Не пойму я прогресса. Если существуют фотографические аппараты размером с портсигар, то почему нельзя сделать переносные камеры?
— Фотографические аппараты? — удивленно переспросил Чардынин. — Размером с портсигар? Да где вы такое диво видели, Владимир Игнатович? Как там пластина помещается?
— Там пленка, а не пластина, — объяснил Рымалов и неожиданно замер на мгновение, словно прислушивался к чему-то внутри себя. — Впрочем, не знаю, сам не видел, читал где-то…
Вера, слышавшая этот разговор, сидела ни жива ни мертва. Пришлось ущипнуть себя для того, чтобы поверить, что все это ей не приснилось. Фотографические аппараты размером с портсигар? Если такие и существуют, то, вне всякого сомнения, для того, чтобы тайком фотографировать ими разные секретные документы. Стало быть… Недаром же говорят, что бывает и на старуху проруха. И надо было Рымалову выдать себя оговоркой, да еще и в ее присутствии! Слава тебе, господи! (Креститься наяву было немного не к месту — подозрительно, поэтому Вера сделала это мысленно.) Вот уж Немысский обрадуется!
— Небось, в «Московском листке»? — хохотнул Чардынин. — Там еще и не такое напишут.
— Не помню! — Рымалов нервно дернул головой. — Может, и в «Листке». Я это так, к слову, к тому, что хочется плавного движения.
— Для этого можно поставить камеру на дрезину и пустить ее по рельсам, — встрял в разговор подошедший Мусинский. — Положить на полу узкоколейку в двадцать девять с половиной дюймов — дело нетрудное. Каких-то пять саженей. Насыпь не насыпать, шпалы не нужны, рельсы можно прямо к полу крепить…
— С идеями — это к Александру Алексеевичу, — отмахнулся Чардынин. — Сашенька, вы готовы? А то от вашего лука уже и мне плакать хочется…
Вера сидела как на иголках. И уходить нельзя — неловко уходить не простившись, а для этого надобно дождаться, пока закончат снимать сцену, да и Владимир Игнатович может догадаться, что поспешный уход Веры вызван его оговоркой. И сидеть невмоготу, когда всю просто распирает изнутри от нетерпения. Но вот оператор выключает камеру, сцена снята, можно уходить, поблагодарив за «гостеприимство» и попросив разрешения прийти еще.
Как долго тянется время… Сегодня гардеробщик особенно медленно подает пальто, а на Житной пусто — ни одного извозчика. Но вот наконец-то вдалеке, со стороны Ордынки, появился один. Вертит бородатой головой по сторонам в поисках седоков, вместо того чтобы увидеть нетерпеливо подпрыгивающую на месте Веру и поторопить лошадь. Прямо хоть навстречу беги. Слава богу, сподобился увидеть, гикнул, подлетел, лихо развернулся!
— На Ордынку, угол Среднего Кадашевского, и побыстрее! — велела Вера, садясь в сани.
— Мигом домчу, барыня! — пообещал извозчик и легонько хлестнул кобылу концами вожжей. — Но, волчий корм, поспешай!
Кобыла взбрыкнула задними ногами и поспешила так, что у Веры дух захватило. На Ордынке из-за плотного движения пришлось перейти с рыси на шаг.
— Рад бы быстро, васс-сияссь, да видите, что творится, — пробасил, обернувшись, извозчик.
«Когда села, была барыней, сейчас сиятельством стала, а пока доедем, он меня и в светлости произведет», — подумала Холодная, улыбнувшись такой невинной лести. Извозчик, поняв, что «их сиятельство» не сердится, приободрился и, в доказательство своего рвения, принялся громко кричать «посторонись-расступись». Шуму было много, а толку никакого. Так и доехали шагом до Среднего Кадашевского.
В букинистический магазин, владельцем которого был дядя Немысского, Вера влетела пулей, едва не сбив с ног выходившего со связкой книг покупателя. Счастье, что тот вовремя посторонился. Михаил Петрович при Верином появлении не выказал никакого удивления, можно было подумать, что к нему по нескольку раз на дню врываются дамы, пребывающие в крайней степени возбуждения. Поздоровавшись, он провел Веру «на задворки», в свой кабинет, где был телефон. Прежде чем уйти, достал из шкафчика стакан, поставил на стол перед ней и налил почти до краев воды из стоявшего на подоконнике графина. Вера поняла намек на то, что, прежде чем начинать разговор, ей надо успокоиться, и стала неторопливо, мелкими глотками, пить воду, очень к месту оказавшуюся холодной.
На вопрос о том, существуют ли фотографические аппараты размером с портсигар, Немысский ответил:
— Возможно, что и существуют, Вера Васильевна, но в моем распоряжении таких нет. К сожалению. А можно ли узнать, для каких целей вам понадобилась подобная штука?
— Дело не во мне, а в другом человеке! — Имена и фамилии в телефонном разговоре называть не стоило, известно же, что все телефонистки развлекаются подслушиванием разговоров. — То, что у одного господина есть такой аппарат, делает его вашим подопечным, не так ли?
— Возможно, что и так, — признал Немысский. — А что это за господин? Мы с вами о нем говорили?
— Говорили! Говорили! — Вера сообразила, как можно намекнуть на Рымалова, не называя его. — Это тот, кто вышел в отставку перед японской войной! При встрече я расскажу подробно. Могу приехать прямо сейчас!
10
«Представитель французской компании «Голан и Онасье» г-н Мюлье заявил о намерении компании открыть по нескольку синематографов в Санкт-Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде и Киеве. Там будут демонстрироваться самые свежие новинки. Кроме того, г-н Мюлье сообщил нашему корреспонденту, что владельцы компании подумывают об устройстве киностудии в Москве с филиалом в Крыму для натурных съемок. «Голан и Онасье» — одна из крупнейших синематографических компаний в Европе. Ее годовой оборот превышает 3000000 франков».
Ежедневная газета «Русское слово», 21 января 1913 года
От Немысского Вера вернулась домой радостная и озадаченная одновременно. Похвалив Веру за наблюдательность и сказав, что у нее есть особый, бесценный для дела дар вовремя оказываться в нужном месте, ротмистр вспомнил про поручение, которое собирался дать на следующей неделе, и достал из ящика стола маленькую жестяную баночку ландышевой помады
[52]
и протянул ее Вере.
