Она отвела волосы со лба. Ее рука по сравнению с лицом была очень холодна.
И она намеревалась сделать Гуго такую вещь, намеревалась обмануть его! Она бы так и сделала, сделала бы с радостью, если бы ей не послали этот журнал. Она могла бы еще так сделать. Легко будет, наверное, убрать от него газеты – остался ведь еще только один день.
Ей никогда не казалось, что она прибегает к обману, пока она не увидела этот рисунок. Грех никогда не кажется очень большим, пока не боишься, что он будет обнаружен.
Портрет, который она сделала так много лет тому назад, казалось, смотрел на нее недоброжелательно.
«Ты ему теперь расскажешь все обо мне», – казалось, говорил он. А если она ему скажет? Что тогда?
Он бросит ее. Ее лицо посерело.
– Я не могу этого сделать, – с отчаянием произнесла она, – не могу, не могу этого сделать.
Она ушла в затемненную комнату и, расхаживая, говорила сама с собой тихим голосом. Казалось, словно она выступает в собственную защиту.
– Я нисколько не согрешила, – продолжала она, – если бы Роберт мог жениться на мне, он бы это сделал. Я его любила так же сильно, как если бы мы были женаты. Разве грех жить с человеком, которого любишь, который все равно имел бы другую женщину, если бы не имел меня? Я не женщина легкого поведения, ни один другой мужчина не коснулся меня за всю мою жизнь… Конечно, о, конечно, Гуго поймет. – Она стояла молча, она знала, даже когда говорила это, что ни один мужчина не в состоянии понять прошлое женщины, которую он любит. Она знала, что Гуго не простит. Это было не в его духе. Она знала его взгляды, взгляды, под влиянием молодости полные нетерпимости, на тему о мужчинах, девушках, о женитьбе. Она слышала, как он высказывал эти взгляды, и не сознавала, над какой пропастью она стояла.
Ее любовь к Роберту – это было столько лет тому назад. Никто, казалось, не знал об этом. Де Солн знал, и, вероятно, его отношение к этому факту бессознательно повлияло на нее в том смысле, что она стала смотреть на все это как на явление, не имеющее никакого значения.
Она с ужасом осмотрела комнату: цветы, книги, хлыст для верховой езды, фотография Гуго. Гуго, везде Гуго.
– Я не могу отказаться от него, – в волнении говорила она, – я не хочу.
Ее мысль заглядывала в будущее. Все будет в порядке, раз они обвенчаются. Она знала Гуго, она знала, что может привязать его к себе так сильно, что ничто не смогло бы разлучить их или стать меж ними. В Англии никто не будет знать, Фэйн постоит за нее. Она с ужасом сознавала, как много значит для нее Гуго. Это уже не было только то чистое счастье, которое он ей давал, это шло гораздо глубже. Она так привыкла за эти три короткие недели думать о себе как о его жене. Замужество с ним означало покой, устойчивость, удовлетворение всего ее существа. Все одиночество, пустота всех этих лет – все бы изгладилось. И он так любил ее! Может быть, он молод, неотесан, неуравновешен, но он умел любить. Она не могла отказаться от него.
– Не могу, не могу! – сказала она снова. Было несправедливо, жестоко, бесчеловечно ждать от нее, что она расскажет ему эту историю за день до их свадьбы. Никто не смог бы заставить ее. Она этого не сделает. Потом, впоследствии, может быть…
– Женщина, которая сознается, – дура, – сказала однажды Жоржетта. Это – правда. Что хорошего, какая польза сознаваться? Это никому еще не помогло.
Гуго верил ей. Разумеется, он верил. И она была бы честна по отношению к нему. Он мог бы всецело владеть ее жизнью, этой новой жизнью, которую они будут делить вместе. Ее прошлая жизнь, конечно, принадлежала только ей, и она могла поступать с ней, как ей заблагорассудится. Жан не осуждал ее. Он хотел на ней жениться, хотя он и знал.
Она ходила взад и вперед, ее маленькие ручки были крепко сжаты, глаза без слез, полные горя, растерянно оглядывались кругом.
О, жаждать чего-нибудь, жаждать с отчаянием, почти достигнуть и видеть, как это вырывают у тебя!
Она страдала так, как будто огненная пелена охватила ее.
– Я бы созналась, если бы я могла, – шептала она, – но я не могу, это свыше моих сил.
Разум, справедливость, честность моментами взывали к ней, но она отбросила все это.
Гуго вошел в комнату. Она лежала на кушетке. Он подошел и стал около нее на колени.
– Что случилось, родная, ты не больна?
Она покачала головой:
– Я думаю, что я устала.
Он поцеловал ее руки.
– Ничего не значит, зато послезавтра ты отдохнешь. Тони, знаешь ли ты, что это действительно завтра?
Она безмолвно кивнула.
– Посмотри сюда, дорогая. Я уверен, что ты сегодня себя плохо чувствуешь. Позволь мне позвать этого старого доктора. Я думаю, что это жара. Я не хочу, чтоб ты была завтра больна. Это было бы ужасно, если бы наша свадьба была отложена.
– Ты действительно так любишь?
– Тони, что ты этим хочешь сказать? Люблю! Я думаю, что люблю. Посмотри на меня. Я не умею говорить, что надо, и все такое. Я бы очень хотел уметь все сказать, как ты умеешь, но я не умею, дорогая. Только одно я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя, слышишь! Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была моей женой. Я не умею говорить, я знаю, что не умею. Мужчина чувствует, что язык у него связан, когда он пытается сказать женщине, что он ее любит и как он ее любит. Легко говорить об обыденных вещах. Я говорю, родная, что ты бледна. Ты чувствуешь себя усталой, сонной? Почитать тебе немного? Те прелестные стихи, которые ты так любишь?
Он быстро встал и пошел к столу.
– Я принес пачку газет, присланную мне Дрю. Я их еще не смотрел, я думал, мы их вместе посмотрим.
Он вернулся с руками, наполненными книгами и газетами.
– Подвинься, дорогое дитя.
Тони подвинулась, так что он мог сесть около нее. Она быстро положила руку на газеты.
– Какие, какие книги тут у тебя?
– Я еще не смотрел их – давай посмотрим! «Тетлер», ладно; «Симплициссимус» – ты когда-нибудь читала это? Нет? Ладно, хорошо, что не читала. «Матэн», «Рир», «Мейл», «Вуа»…
– Что ты сказал?
– Это французское тряпье – «Вуа» имеет иногда хорошие снимки. Я говорю, детка, я думаю, нет ли в одном из них твоего рисунка. Я не могу осознать, что я женюсь на знаменитой карикатуристке и что вместе с тем ты так молода. Давай быстро просмотрим их, нет ли в них чего-нибудь приличного.
– Я знаю, что там нет ничего моего, – быстро сказала она.
– Во всяком случае, мы можем их пересмотреть. Открой это, родная.
Он взял у нее «Вуа» и начал перелистывать страницы от начала. Он взглянул на нее.
– Радость моя, ты очень бледна, ты уверена, что не больна?
– Совершенно уверена, не беспокойся, Гуго.
