– Очень.
– А вот другим она не слишком пришлась по вкусу. Знаете, что написала «Оссерваторе романо»?.. Посетовала, что нынче не существует «Индекса запрещенных книг», который когда-то составляла инквизиция. Вы правы, – она указала подбородком на «Девять врат», которые Корсо положил на стол рядом с собой. – В былые времена меня непременно сожгли бы заживо, как и беднягу, что напечатал это евангелие от Сатаны.
– А вы и вправду веруете в дьявола, баронесса?
– Не называйте меня баронессой. Это звучит смешно.
– А как прикажете вас называть?
– Не знаю. Мадам Унгерн. Или Фрида.
– Так вы верите в дьявола, мадам Унгерн?
– В достаточной степени, чтобы посвятить ему свою жизнь, свою библиотеку, этот вот фонд, много лет труда и новую книгу в пятьсот страниц… – Она с интересом взглянула на него. Корсо снял очки и принялся их протирать; растерянная и беззащитная улыбка лишь укрепила уже произведенное им впечатление. – А вы?
– В последнее время все, точно сговорившись, задают мне этот вопрос.
– Что же тут странного? Вы ведете расспросы про книгу, которую невозможно читать, не веруя в вещи определенного рода.
– Что касается веры… В моем случае речь идет вовсе не о вере. – Корсо рискнул подбавить в голос искренности; такая прямота обычно действовала безотказно. – По правде сказать, я работаю ради денег.
На щеках баронессы опять появились ямочки. Полвека назад она была очень красива, подумал Корсо. Особенно когда творила заговоры и тому подобное и у нее были целы обе руки. Миниатюрная и бойкая… В ней что-то еще оставалось от той поры.
– Жаль, – бросила Фрида Унгерн. – А ведь другие работали даром и слепо верили в реальность героя этой книги… Альберт Великий, Раймунд Луллий
[118]
, Роджер Бэкон – они никогда не оспаривали существование дьявола, а только вели дискуссии о природе его свойств.
Корсо поправил очки и с аптекарской точностью отмерил дозу скепсиса в своей улыбке.
– Тогда были другие времена.
– Но не обязательно уходить так далеко. «Дьявол существует не только как символ зла, но и как физическая реальность…» Каково? Так это ведь написал папа Павел Шестой
[119]
. В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году.
– Он был профессионалом, – невозмутимо бросил Корсо. – И у него, видимо, были свои резоны для таких заявлений.
– На самом деле он всего лишь подтвердил догму: существование дьявола было установлено четвертым Латеранским собором
[120]
. Дело было в тысяча двести пятнадцатом году… – Она замолчала и поглядела на него вопросительно. – Вам интересны точные даты? Я ведь могу кого угодно замучить своим ученым занудством… – Ямочки опять заиграли. – Знаете, я всегда хотела быть в классе первой. Быть ученой лягушкой.
– И наверняка вам это удавалось. Вас награждали лентой?
– Разумеется. И другие девчонки меня ненавидели.
Они дружно рассмеялись, охотник за книгами понял, что Фрида Унгерн прониклась к нему симпатией. Он вытащил из кармана плаща пару сигарет и одну предложил ей, но она отказалась и при этом посмотрела на него с неодобрением. Но Корсо немой укор проигнорировал и закурил.
– Двумя веками позже, – продолжала баронесса, пока Корсо закуривал, наклонившись к зажженной спичке, – булла Папы Иннокентия Восьмого «Summis Desiderantes Affectibus» провозгласила, что Западная Европа наводнена бесами и ведьмами
[121]
. Тогда же два монаха-доминиканца, Крамер и Шпренгер, составили «Malleus Maleficarum»
[122]
– учебник для инквизиторов…
Корсо поднял указательный палец вверх:
– Лион, тысяча пятьсот девятнадцатый год. Ин-октаво, готический шрифт, без имени автора. По крайней мере, в том экземпляре, который знаком мне, имени нет.
– Неплохо, неплохо… – Она смотрела на него, не скрывая приятного удивления. – У меня есть более позднее издание, – она кивнула на полку. – Можете полюбопытствовать. Тоже Лион, но напечатано в тысяча шестьсот шестьдесят девятом. А вот первое издание относится к тысяча четыреста восемьдесят шестому году… – Она досадливо прикрыла глаза. – Крамер и Шпренгер были фанатиками и глупцами; их «Malleus» – сплошной бред. Он мог бы показаться даже забавным, но… по их вине тысячи несчастных претерпели пытки и погибли на костре…
– Как Аристид Торкья.
– И он тоже. Хотя как раз он-то невинным и не был.
– А что вы о нем знаете?
Баронесса мотнула головой, допила то, что оставалось в чашке, потом опять повторила движение головой.
– Торкья – венецианская семья, состоятельные торговцы, они импортировали бумагу из Испании и Франции… Молодой человек вскоре отправился в Голландию, где учился ремеслу у Эльзевиров, которые вели дела с его отцом. Какое-то время он прожил там, а потом перебрался в Прагу.
