Во всем латинском флоте имелось не более четырех или пяти нефов, палубные надстройки которых могли бы достичь высоты городских башен. Накал сражения нарастал. Усилился ветер и поднял большие волны. Вскоре боярин заметил, что большой неф
[95]
ударило об одну из башен, поднимавшуюся правее прямо из воды. Крепкий корабль затрещал, но устоял от удара о каменную кладку. Он увидел, что этим воспользовалось несколько отчаянных латинских воев, сумевших прыгнуть с корабельного мостика на градскую вежу. Волны вновь отнесли неф, но через какое-то время он опять ударился кормой о башню, и смелый латинский воин смог уцепиться за деревянную надстройку вежи. Там явно завязалась схватка. Отчаянные латиняне отбросили греков и наемников на нижние ярусы. Тем временем фряжские моряки смогли крепкими веревками привязать свой корабль к башне. Греки и их наемники англосаксы и датчане были разгромлены и оставили башню. Борис Творимирич пытался было указать ближайшему греческому протостату (начальнику) на опасность того, что происходило всего в полете стрелы от них, но тот в пылу схватки лишь отмахнул рукой. Осмотревшись, боярин увидел, что и в других местах крестоносцы прочно ставили свои корабли на якорь близ стен и перекидывали длинные мостики на каменные укрепления града. Несмотря на потоки стрел и удары камней, латинские вои овладели уже четырьмя береговыми башнями. Несколько десятков рыцарей, оруженосцев и пехотинцев, высадившихся с корабля на каменистый берег, укрываясь щитами от потоков кипящей смолы и огромных камней, низвергаемых со стен, ломами, секирами и мечами проламывали каменную кладку у основания стены, видимо в том месте, где был заложен небольшой лаз. Еще в одном месте латиняне смогли разбить башенные ворота у морских причалов. Их юисье подошли туда же, и крестоносцы стали сводить на землю коней. Рыцари садились верхом, хватали копья и с ходу въезжали через распахнутые ворота в город.
Борис Творимирич понял, что градская оборона ромейской столицы пала, и велел своим людям оставить стены. Русичи быстро связали ремнями два копья, покрыли их плащом и, уложив на эти носилки своего погибшего содруга, сошли со стен в город. Греческие войска и вооруженные горожане в панике оставляли береговые укрепления, бежали внутрь города или в его северные кварталы — туда, где располагались силы императора Алексея Мурзуфула. Многие раненые и убитые были оставлены на месте схватки. Сумятица была полная. Однако в этой сумятице русичи, двигавшиеся к своему подворью с покойником на руках, видели, что на одной площади, расположенной недалеко от стен, большой отряд ромеев и наемников был смят напуском рыцарской конницы. Русичи смешались с отступавшими, но держались друг за друга и не потерялись в общем потоке.
Наступил вечер, темнело. К ночи стычки у оборонительных стен, протянувшихся вдоль залива, прекратились. Угомонился ветер, погасив гул прибоя. Крестоносцы, плохо знавшие город, боявшиеся ночных нападений, не двигались с места и разбили свой временный лагерь внутри города близ городских стен и башен.
Неспокойной была та ночь в Константинополе. На площадях, форумах и перекрестках улиц толпился народ разных сословий и разного рода занятий. Люди о чем-то громко говорили, спорили на своем языке. Крытые возки везли женщин и детей в сопровождении вооруженных всадников с факелами к западным воротам города. Это семейства знати и купцов покидали столицу, уезжали в свои отдаленные вотчины, поместья или Бог весть куда. По слухам, все ворота града были отворены; бежали, уходили все, кто куда мог и куда хотел. Хозяин постоялого двора — русич сообщил Борису Творимиричу и его людям, что цареградские динаты (знать) собираются в храме Святой Софии и хотят венчать на царство своего нового ставленника, так как Алексей Мурзуфл постыдно бежал, оставив царский стол, свой народ, войска и город на произвол судьбы. Русичей, взволнованных и остро переживших бой за стены града, заинтересовали эти известия. Исполнив краткую молитву, они отнесли своего покойного в подклет подворья, оставив его лежать у ледника. Следом решили сообща идти в храм Святой Софии, оставив коней у коновязи. Без тяжелых щитов и копий, но в шеломах и кольчугах, с мечами и секирами на поясах Борис Творимирич и его малая дружина вышли на улицу и двинулись в город. Хозяин подворья взялся сопровождать их. Встречавшиеся на пути с испугом и с осторожностью расступались, пропускали вооруженных русичей. Может быть, греки думали, что это идут латиняне, и потому издали их один раз осыпали камнями. Однако проводник русских стал кричать на греческом и предупредил новые столкновения. Чем ближе подходили они в темноте к Святой Софии, тем больше народа с факелами встречалось им на площадях. Отдельные горожане были вооружены, но далеко не все решались на какие-то действия. Узнавая о том, куда двигались русские, греки небольшими группами присоединялись к ним.
На площади перед храмом все же было немало народа, но вооруженных было немного, да и те в большинстве своем являлись наемниками царской гвардии — англосаксами и датчанами. Все врата храма были распахнуты, но внутри него было немноголюдно. Храм был залит потоками света, излучаемыми тысячами огней от свечей и лампад. Перед входом в Святую Софию Борис Творимирич и его люди сняли шеломы и держали их в ошеей руке у пояса. Входя в храм, крестились двумя перстами, склоняли головы. Когда стали осматриваться, то всех сразу поразили невиданные размеры здания и огромный купол, утонувший, казалось, где-то в полутемной дымке ночных небес. Великолепные золотофонные мозаики, смальта которых искрилась тонами всех цветов мира, полы, стены, столпы и пилоны, отделанные разноцветным мрамором, богатейшее убранство из парчи и шелковых тканей, золотая и серебряная церковная утварь сияли и переливались отраженными огнями всех цветов радуги. Слышно было, как где-то читали часы. В пределах центрального нефа
[96]
находилось несколько сот человек в дорогих одеждах греческого покроя, многие были в доспехах и с оружием. Видно было, что все эти люди кого-то ожидали. Почти не привлекая к себе внимания, не расходясь по сторонам, русичи стали осматривать огромный храм, продвигаясь вдоль его стен и столпов. Много красоты увидел в ту ночь боярин. Но запомнилась ему более всего золотофонная мозаика в одном из приделов, где была изображена Богородица с младенцем Исусом и предстоящие перед ней цари — Константин Великий с Цареградом в руках, и Юстиниан Великий, держащий Святую Софию на дланях. Все это по надписям пояснил ему русич — хозяин подворья. Боярин остановился ненадолго и залюбовался образом. Богородица в сиренево-синих ризах с золотыми крестами на плечах восседала на царском столе и держала на коленях двухлетнее Дитя в золотом гиматии, прижимая его к себе. Ее милостивые и добрые глаза обращены были на Бориса Творимирича. Боярин дрогнул всем сердцем. И тут в храме стало шумно, послышался гул многочисленных шагов. Русичи поспешили под своды центрального нефа.
Изумленная и взволнованная рассказом княгиня переспросила у боярина о Богородице, Но князь Ярослав, с нетерпением привстав из-за стола, нежно обнял княгиню за плечи, прося боярина продолжать. Борис Творимирич отхлебнул вина, внимательно обвел взглядом притихших слушателей и продолжил рассказ.
