Кармайн разложил ножи, вилки и французские соусные ложечки, на наличии которых настояла Дездемона, чтобы собирать остатки соуса с тарелок.
— Шираз? — спросил он.
— То легкое, чилийское.
Она собралась подавать на стол.
— Не набрасывайся на Джима, он — особый случай, — сказала Дездемона. — Будучи мужчиной, он понятия не имеет, что такое женщины и в чем они нуждаются. За всю свою жизнь он знал только одну женщину — Милли. Которая сама превратила себя в тряпку — в пятнадцать лет. Как он мог узнать, что она не тряпка? Она ведь ему даже намека не подавала.
На столе появились блюдца с пастой и соусом, салат и две пустые фарфоровые миски для добавки, потом возникли две красиво украшенные тарелки с сальтимбоккой. Кармайн взял в руки нож и вилку.
— Все, что я могу сказать, моя восхитительная Дездемона, — непроходимо глуп тот мужчина, который не позволяет своей женщине обустроить дом и выучиться готовить, как выпускник «Кордон Блю»
[29]
. Даже этот толстый кот стал частью дома, созданного для меня и наших сыновей. И я не упустил тот факт, что, по — твоему мнению, мое давление приходит в норму после двадцати двух поглаживаний Уинстона.
— Все для тебя, — заметила она, усаживаясь, и втянула носом распространяющийся аромат. — О, пахнет действительно хорошо! Налетай, Кармайн.
Он подчинился и принялся за еду, но едва они разделались с растопленным сыром и вернулись в гостиную, захватив с собой чай, его мысли вернулись к рассказанному Дездемоной о Милли Хантер. Разочарованная и несчастливая, Милли, возможно, начала понимать, что даже после выхода бестселлера все авторские гонорары пойдут на дальнейшие исследования Джима, не доставшись ни ей, ни детям, которых она так хотела бы иметь.
Часть 2
С четверга, 9 января, по пятницу, 17 января 1969 года
Четверг, 9 января 1969 года
Постучав в дверь дома Эмили Танбалл латунным дверным молотком, Делия поняла, что предпочла бы Пятую симфонию Бетховена. Ей никто не ответил. Как странно! Эмили держалась особняком от женщин семейства Танбалл и вызывала доверие. Ее новый симпатичный «Кадиллак Севиль» стоял в гараже, дверь которого была открыта, словно хозяйка намеревалась уехать, но передумала. После еще пяти минут безуспешных попыток достучаться Делия прошла на задний двор. Дом был симпатичным; бегло взглянув в окно, Делия отметила интересный интерьер, преимущественно в бежевых тонах, с модной меблировкой. «Типография Танбаллов» определенно позволяла всем членам семьи обставить свои жилища соответственно вкусу. Задний дворик оказался маленьким, отделенным проволочной сеткой, хотя с одной из сторон и позади имелось много свободного места; практически такой же милый дом Эвана и Лили Танбалл располагался по другую сторону двора, отделенный забором с калиткой. Естественно, во дворе была натянута бельевая веревка и стояли еще две хозяйственные постройки, но на дверях обеих висели замки; дальняя выглядела более основательной.
Делия бросила изучение и направилась вниз по Хамптон — стрит к дому на холме. Дверь ей открыла Уда.
— Миссис Танбалл дома? — спросила Делия, сделав строгое лицо.
— Подождите. Я посмотрю.
Ожидание на крыльце продлилось недолго, Уда вернулась и распахнула дверь.
— Заходите, — сказала она.
— Думаю, — сказала Делия, обращаясь скорее в пустоту, — ты понимаешь все нюансы английского языка, Уда. Только не показываешь этого.
Давина находилась в гостиной. Она была в брючном фиолетовом костюме и в итальянских туфельках на низком каблуке в цвет — и так она ходит дома?
— Сержант Карстерс, — поприветствовала она. — Кофе?
— Спасибо, нет. — Делия нашла достаточно низкое кресло, чтобы дать ногам желанный отдых. Высокий рост Давины и такой же высокий у Макса делали этот дом удобным скорее для Кармайна, чем для Делии. — Миссис Танбалл, почему вы обращаетесь с собственной сестрой, словно она самая презренная из слуг?
Взгляд голубых глаз метнулся к ее лицу, на миг задержался, а потом веки слегка опустились — обычная уловка Давины.
— Понимаю. Вы поговорили с мистером Куином Престоном.
— Верно. Он замечательно охарактеризовал вас обеих, так что вам нечего беспокоиться о депортации.
— Конечно, нечего! Мы с Удой — гражданки Америки!
— Вернемся к Уде; почему вы так отвратительно с ней обращаетесь?
— Это оскорбительно!
— Не так оскорбительно, как ваше обращение с Удой.
Щелчок пальцами велел Уде выйти.
— Пожалуйста, останьтесь, мисс Савович! — сказала Делия голосом, не терпящим возражений.
— Это мой дом! — рявкнула Давина.
— Это — мое расследование убийства, мадам. Если последствия данного факта доставляют вам неудобства, приношу извинения, но это не дает вам права не отвечать на мой вопрос. Почему вы обращаетесь с собственной сестрой, словно она самая презренная из слуг?
— Так строятся отношения в семье в моей стране, — ответила Давина, недовольно надув губы. — Уда родилась недоразвитой. Я заботилась о ней, потому что она не могла позаботиться о себе сама. Теперь у нее есть кровать в шикарной комнате, ее собственной, и вкусная пища. Я — добытчик в нашей семье. Уда получает свой хлеб от меня. Моя цена — ее труд и послушание.
— Как вам нравится этот односторонний контракт, Уда?
— Я счастлива. Я люблю работать. Я забочусь об этом дому, забочусь о Вине, — ответила Уда. У нее был сильный акцент, но грамматика стала заметно лучше. — Я необходима, сержант Карстерс. Без меня моя Вина бы не справилась.
— А! — воскликнула Делия. — Значит, вы признаете власть.
— А кто не признает? — спросила Давина.
— Конечно. Вопрос только, как ею разумно воспользоваться. Не скажете ли, миссис Танбалл, как вы взяли на себя такой риск и убедили мистера Макса Танбалла напечатать двадцать тысяч экземпляров «Бога спирали» до окончательного утверждения ИЧ?
— Тьфу! Я уже сказала, что знала о грядущей смерти Томаса Тинкермана на банкете издательства — какой риск?
— Вы сами на себя наговариваете.
— Чушь! — фыркнула Давина. — Я верю в дар Уды, так как давно им пользуюсь. Гадая по чаше с водой, она никогда не ошибается. И вы не сможете доказать, что я убила Тинкермана, потому что я не убивала, даже близко к нему не подходила в тот вечер.
«Самое время сменить тему», — подумала Делия.
— У меня есть к вам другая просьба, миссис Танбалл. Я хочу увидеть вашего ребенка.
Обе застыли как парализованные. Давина, изучающая рисунок на подлокотнике своего кресла, так вцепилась в него, что Делия услышала звук ломаемого ногтя. Руки Уды, лежавшие на спинке кресла Давины, побледнели и судорожно впились в ткань.
