17 марта Троцкий представил в Политбюро разработанный им план (он был зарегистрирован как приложение к протоколу № 114 п. 6 заседания Политбюро от 20 марта). Предлагалось:
«1. В центре и губерниях создать секретные руководящие комиссии по изъятию ценностей по типу московской комиссии Сапронова-Уншлихта. В комиссии должны непременно входить либо секретарь Губкома либо заведующий агитпропотделом.
2. Центральная комиссия должна состоять из председателя тт. Калинина, Яковлева и Сапронова (после отъезда Сапронова должен войти Белобородов)…»
Но наряду с секретными комиссиями должны были действовать другие, «официальные». На самом деле руководит секретная, но все ее акции осуществляются от лица «официальной». Причем требовалось «строго следить, чтобы национальный состав этих официальных комиссий не давал повода для шовинистической агитации». Предусматривалось не только грабить, но и «внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия».
В отношении остальных священнослужителей готовились репрессии. Но, по плану Троцкого, с ними следовало чуть-чуть подождать. Предлагалось «видных попов по возможности не трогать до конца кампании… но официально (под расписку через Губполитотделы) предупредить их, что в случае каких-либо эксцессов они ответят первыми». Последний, 14-й пункт плана гласил: «В случае предложения со стороны групп верующих выкупа за ценности заявить, что вопрос должен быть расмотрен в каждом отдельном случае ЦК Помгола. Ни в каком случае не приостанавливая при этом работы по их изъятию» [139].
Ленин немедленно поддержал Льва Давидовича. 19 марта он обратился к членам Политбюро с письмом по поводу событий в Шуе и политике в отношении Церкви. «Строго секретно. Официально выступить с какими то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин — никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни явным образом перед публикой тов. Троцкий… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать. Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить здесь же, на съезде, т. е. на секретном его заседании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина без всякой публикации об этой комиссии». Указывалось — «крестьянские массы будут либо сочувствовать, либо окажутся не в состоянии поддержать духовенство», поэтому «сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью» [87, 88].
Таким образом, Владимир Ильич согласился с Троцким относительно «национального состава» комиссий. Открыто, для публики, руководить погромными акциями должны были только русские. А Лев Давидович и другие истинные организаторы оставались в тени. Все решения по данному вопросу принимались под строжайшими грифами, на секретных заседаниях, «без всякой публикации». 22 марта, ознакомившись с указаниями Ленина, Троцкий направил в Политбюро еще одно письмо. В нем указывалось. «Арест Синода и патриарха признать необходимым, но не сейчас, а примерно через 10–15 дней». И давался старт кампании: «Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей».
Кстати, если бы советское руководство действительно ставило перед собой главной задачей спасение голодающих, то в церковных ценностях оно не нуждалось. В руках большевиков находилась еще часть золотого запаса России, находились богатства, конфискованные ВЧК-ГПУ. Но к голодающим эти средства почему-то отношения не имели.
Они по-прежнему утекали за рубеж в счет реальных или фиктивных поставок, растрачивались на нужды «мировой революции». В ноябре голодного 1921 г. компартии Германии было выделено 5 млн. марок, в это же время 1 млн. руб. золотом был отправлен Кемалю-паше в Турцию. В марте, когда принималось решение об изъятии церковных ценностей, по бюджету Коминтерна было распределено 5536400 золотых рублей. Но и этого оказалось мало. В апреле, в дополнение к данному бюджету, было выделено 600 тыс. зол. руб. на революцию в Корее, позже 20 тыс. руб. золотом компартии Латвии, 13 тыс. — компартии Эстонии, 15 тыс. — компартии Финляндии. Да и себя советские руководители не забывали. Выше отмечалось, что «ответственным работникам» предоставлялась возможность отдыхать и лечиться за границей. И 5 мая 1922 г. ЦК постановил выделять каждому такому отпускнику 100 руб. золотом на устройство за рубежом и по 100 руб. золотом на каждый месяц отпуска.
Главная цель кампании была богоборческая. Разгромить саму Церковь. Именно погром и начался. Откровенный, неприкрытый. Повальные грабежи с глумлениями, издевательствами, насилиями. Когда раздавались протесты, их немедленно подхватывала красная пропаганда и извращала по-своему. Попы жалеют свои богатства, и из-за них голодающие умирают! Без противодействия не обошлось. Только по официальным советским данным зафиксировано 1,5 тыс. столкновений погромщиков с верующими, пытавшими защитить храмы и святыни [56]. Но эти выступления были разрозненными, заслоны безоружных прихожан косили и разгоняли пулями, возмущения подавляли расстрелами. Священников и монахов арестовывали. Закрывались храмы, монастыри превращались в «совхозы». Только в Москве за 7 месяцев было закрыто 60 церквей и 3 монастыря. В мае был взят под стражу и патриарх Тихон.
Но Троцкий действовал не только силовыми методами. Он инициировал и поддержал раскол Церкви. Как и предусматривалось его планом, выявлялись «лояльные» священнослужители. То есть, готовые из соображений карьеры, за те или иные обещания или из страха за свою жизнь и безопасность близких сотрудничать с большевиками. Их обрабатывали, подсказывали нужные шаги. Делегация таких «обработанных» священнослужителей навестила патриарха. Посетовала, что его арест может продлиться долго и неизвестно чем кончится. И добилась от него разрешения временно управлять патриаршей канцелярией. Чем и воспользовалась. Объявила себя «Высшим церковным управлением» и начала так называемое «обновленчество». Стала создавать «живую» церковь, которую возглавил епископ Антонин. Провозглашалась необходимость очиститься от «грехов» прошлого — под коими понимались связь Церкви с «царизмом», с «эксплуататорами», обновленцы восхваляли революцию, отмежевывались от другой части духовенства, «реакционной» [3].
Обновленчеством раскол не ограничился. Возникла самостоятельная Украинская церковь. В Киеве собралась группа украинцев, даже не священников, а мирян, и коллективно «руковоложила» в митрополиты священника Василия Липковского, который начал рукополагать епископов — зачастую из светских лиц. Было введено богослужение на украинском языке, много других новшеств. Священники и иерархи ходили и служили в штатской одежде, стриглись и брились, епископы были женатыми, само богослужение упрощалось [56]. Ну и, конечно, выражалась всяческая лояльность к властям.
Отслеживал и курировал эти процессы Троцкий. 14 мая он направил членам Политбюро, в редакции «Правды» и «Известий», совершенно секретную почто-телеграмму. Возмущался, что «по поводу воззвания лояльной группы духовенства во главе с епископом Антонином в «Правде» напечатана небольшая заметка, а в «Известиях» нет ничего». Писал: «Сейчас мы, разумеется, полностью и целиком заинтересованы в том, чтобы поддержать сменовеховскую церковную группу против монархической… Одна из задач печати в этом вопросе состоит именно в том, чтобы поднять дух лояльного духовенства, внушить ему уверенность в том, что в пределах его бесспорных прав государство его в обиду не даст».
