Ее квартира была по-прежнему глуха и нема. Кис разыскал участкового: конечно, дело по «отсутствию хозяйки домашнего животного» он передал в отделение. И, конечно, этому делу никто не дал хода.
Кис пустился обзванивать морги: пока что трупов, соответствующих описанию Жени – рыжей красотки (Кис, естественно, воспользовался пребыванием в ее квартире, чтобы изучить фотографии хозяйки), не обнаружилось.
Что ничуть не утешало: труп, совпадающий с описанием, может обнаружиться завтра, послезавтра или в конце марта, когда стает снег….
Впрочем, если он ошибся, тогда Женя появится не позже, чем завтра: это самые крайние, самые лимитные сроки для человека, который бросил собаку одну в доме.
Все продвигалось значительно медленнее, чем хотелось бы… Ну разве только еще к Вове съездить. Вернее, к его вдове.
Он взглянул на часы: уже пора было ехать к Александре. Он ее пять дней не видел! Не трогал, не слышал, не дышал ею…
Но он поехал к Вове. К его вдове то есть.
Выяснить удалось немного. Вову что-то (или кто-то) испугалона лестничной площадке. На испуг его больное сердце отреагировало острым обширным инфарктом, и он с трудом дополз до своего этажа, поскребся в дверь. К счастью, жена его услышала, открыла дверь и тут же кинулась вызывать кардиологическую «Скорую». Но та прибыла слишком поздно. Вова умер той же ночью.
С Владом Филипповым? Да, были дружны. Не сказать чтоб какая-то особая дружба, но все же. А вот недавно какой-то тип явился и утверждал, что он Влад Филиппов и есть! А он совсем не Влад, и зачем только этому прохиндею понадобился такой гнусный розыгрыш?!
Кис не стал ее разуверять: ей хватит переживаний в связи со смертью мужа. Он покинул вдову Вовы, думая на ходу о том, что ничего пока не проясняется, но в нем, однако, крепнет уверенность, что все эти смерти между собой связаны. Конечно, гипотезу еще следовало проверить. И придется ему попотеть… А все ж таки, шептала ему интуиция, все это неспроста.
Неспроста!
Он еще колебался: не заехать ли к Владу? У него появились к нему новые вопросы. Но все-таки решил, что они вполне могут подождать до завтра. И поехал к Александре.
И как только обнял ее, то сразу забыл о Владе-старшем и о младшем, о Люле и об Артеме, о прочих персонажах этой драматической истории.
И даже о рагу из молодого барашка.
– Нет! – со смехом отбивалась Александра. – Сначала ужин, а всеостальное – потом!
– Сначала все остальное, – категорически постановил Алексей, целуя ее шею, – а ужин потом! И в двойной порции – за растраченные силы!
* * *
Артем, прокрутив в голове предостережения детектива, призвал на помощь своего племянника: не хотел, чтобы Люля снова платила бешеные деньги за охрану.
Люля, однако, заявила, что будет оплачивать услуги племянника. Артем спорил, но она одержала верх.
– Артем, ты пойми: любая работа должна быть оплаченной. (Так всегда говорил Владька.) С какой стати твой племянник будет заниматься благотворительностью и охранять незнакомую ему женщину? Если бы я была бедной, я, быть может, приняла бы твой жест. Но деньги у меня есть. Не спорь, пожалуйста.
Он уступил в конечном итоге – уж больно Люля была решительна. Настоял только на сумме: учел питание, проживание, приплел еще какую-то белиберду – и в результате существенно снизил цифры: сколько бы ни было денег у Люли, он не хотел ими злоупотреблять.
Денис, сын старшей сестры Артема, недавно вернулся из армии и пока пребывал в состоянии счастливого ничегонеделания под условным названием «надо осмотреться, подумать и выбрать». И Артем решил, что пусть пока пацан «осматривается» у Люли.
Племянник напоминал аллюром своего сорокалетнего дядю Артема, был так же широк в плечах и статен, тот же чуть узковатый овал лица, но лицо его было нежнее и живее. На нем война не оставила свои зарубки.
Теперь Денис нес вахту днем (пока Артем отсыпался после ночного бдения), с наслаждением дегустируя содержимое огромного двустворчатого холодильника на кухне, всегда набитого деликатесами. Щепетильному Артему даже пришлось сделать замечание племяшу: «Ты здесь на работе. Это холодильник не твой. Тебе разрешили есть – ешь. Но не наглей. И не торчи столько времени в кухне: твой пост у окон, у дверей! А то за ушами небось так трещит, что не расслышишь, даже если дверь гранатой подорвут!»
Денис насупился – дядя всегда был угрюм и суров не в меру! – но умерил свой гастрономический пыл и в кухню стал наведываться пореже и ненадолго.
С его появлением в доме их жизнь как-то напряглась. Словно разрушилась та интимность, которую Артем ощущал, будучи наедине с Люлей. Его тон невольно в присутствии Дениса сделался посуше, взгляд непроницаемее…
«Это к лучшему, – думал Артем. – Надо от нее отвыкать. Не хватало только влюбиться… Не для того меня судьба хранила, не для того пуля не разорвала мне сердце, чтобы его разорвала нелепая любовь!»
А Люля, казалось, ничего не замечала. Она жила сомнамбулой, подолгу смотрела в окно, иногда рисовала, но затем равнодушно рвала эскизы. Слава Мошковский позванивал, звал к себе, но Артем воспротивился: Люля никуда не выйдет из дома. Пусть приезжает сам!
Но на загородные поездки у Славки времени не было. И Люля жила сомнамбулой. Дни текли размеренно и скучно, их не оживляло ничто. А двоих мужчин в доме она, казалось, не замечала.
Однажды Артем отважился:
– Люля… Нехорошо так жить. Вы бы хоть телевизор включили!..
С тех пор, как Дениска появился в доме, Артем вернулся к форме обращения на «вы». Но все-таки сохранил однажды самовольно взятое право называть ее «Люля».
– И потом, почему вы все время рвете рисунки? – продолжал он. – Я видел некоторые – мне понравилось! Вы бы их Славе Мошковскому переправили, я Дениску пошлю, пусть отвезет!
– Они плохие, Артем… – грустно ответила Люля. – Нет у меня больше вдохновения. Меня так долго пытались убить, что у меня такое чувство, что уже убили. Я уже не живу.
– Так нельзя! – горячо возражал Артем. – Вы живы. И вы молодая, красивая женщина. Понимаю, конечно: гибель мужа, все эти покушения… Но вы живы, Люля!
Она только бегло улыбнулась и попыталась уйти. Он схватил ее за руку.
– Нет, не уходите! Вы пытаетесь избежать разговора об этом, потому что вам приятнее сидеть в тоске! Так очень легко – так можно ничего не делать!
Он нарочно пытался обидеть ее, расшевелить, вызвать на спор, пусть даже на крик. Но он не мог видеть, как она часами сидела замороженная.
– Нравится страдать, да? Вы себя чувствуете героиней драмы, да? Как в кино?
В глазах Люли все отчетливее проступало изумление. Он думал, что сейчас она взорвется. Закричит: что вы себе позволяете?! Кто вы такой, чтобы мне тут читать мораль?!
