– Помиритесь! А если все получится и пьеса соберет кассу, никто про драку и не вспомнит. Все само собой решится. Пожалуйста, ну пожалуйста-пожалуйста!
Дядя с подозрением покосился на племянницу:
– Лерочка, мне кажется, что ты заботишься о нем немного больше, чем о простом пациенте. А твой Саша как? Как на все это смотрит?
– Отрицательно, – мрачно ответила Лера.
– Но, Лерочка, у него же даже имени нет, – Васнецов кивнул в сторону больного и с досадой крякнул. – Я имею в виду – театрального имени! А публика сейчас ходит только на раскрученных режиссеров.
– Ничего страшного! – Лера забылась и повысила голос: – На афишах поставите кого захотите. Он же только репетировать будет…
– Почему посторонние разговоры в зале? – страдальчески закричал Плетнев, даже не обернувшись к спрятавшимся за колонной. Он был весь там, на сцене, в процессе. – Не мешайте репетировать! Выйдите отсюда!
– Мне, если честно, уже все равно, – снял с себя ответственность Васнецов и отправился в кабинет, где для таких случаев у него имелся антистрессовый комплект – валидол, коньяк и сигаретка.
* * *
Вольный журналист Настя Журавлева на встречу немного опоздала, что было для нее несвойственно. До последнего терзалась – идти или отменить интервью. Но потом решила – нечего прятать головушку в песок. Лучше горькая, но правда… Пошла.
Мальвина уже скучала за столиком, рассматривая иконостас из ярких этикеток за спиной бармена.
– И чем обязана вниманию прессы? – с улыбкой пантеры поинтересовалась она у опустившейся рядом Анастасии. Опустившейся в хорошем смысле. На стул.
– Спасибо, Лина, что пришла, – доброжелательно поблагодарила Настя, проигнорировав лопнувший перед ее лицом пузырь из жвачки. – «Великозельские ведомости» заказали статью про ваш нелегкий труд. Обещаю согласовать с вами статью и изменить имя-фамилию, если надо. Но в ответ рассчитываю на откровенность.
– Да мне по фиг, – Мальвина пребывала в состоянии, когда вообще все по фиг, – Текилы только возьми, а то башка болит.
Настя без возражений подозвала официантку и сделала заказ – двойную порцию текилы и эспрессо. Достала диктофон, блокнот и ручку.
– Только можно сначала один вопрос не по теме? – Ей не терпелось узнать горькую правду. – Ты приходила к следователю из Москвы?
Лина заметно напряглась: поход к московскому гостю был санкционирован и оплачен людьми серьезными, упоминаний о себе всуе не терпящими.
– Мне это очень важно, поверь, – убеждала Анастасия, – я никому не расскажу и писать об этом не буду.
С другой стороны, что такого? Подписки о неразглашении она не давала. Денег ей за москвича заплатили вдвое меньше, чем обещали, а под это дело можно еще текилы заказать.
И Мальвина призналась, что у москвича была, но не по его вызову. Солидные люди подогнали. Презент, так сказать, сделали.
– И… у вас что-нибудь было? – Настя постаралась, чтобы вопрос прозвучал непринужденно, но голос дрогнул.
Мальвина, в отличие от Насти, была калачом тертым и в таких делах без очков нижнюю строчку видела. Сразу сообразила, что у корреспондентки бубновый интерес.
– А как же…
* * *
Липовый следователь с липовым именем и липовыми документами разглядывал в кабинете принесенную Димой фотографию из картотеки.
– Вот, Витя Смирнов, он же Домофон. Недавно освободился. А зачем тебе?
– Головин шепнул, будто он архив спалил. По просьбе пузинского дяди, – пояснил Золотов.
Черно-белый снимок сомнительного качества, явно не портрет из портфолио, все-таки позволил майору Фейку опознать одного из типов, пристававших к Насте в поезде.
– Ага! Попробуй найди этого Домофона – так он нас и ждет. По прописке отродясь не жил. Ладно, я поспрашиваю у народа…
В это время дверь распахнулась и в кабинет влетела Анастасия.
– Привет, Дима, – холодно бросила она Федорову, не поворачивая головы.
Не Дима был целью ее визита. Настя миновала поклонника местного и, приблизившись к поклоннику столичному, без лишних слов съездила тому по лицу ладошкой. С оттяжечкой, звонко. То есть отоварила человека в форме в стенах государственного учреждения.
– Ты чего? – Золотов вскочил и схватился рукой за щеку.
Барышня, наверно, посчитала, что обсуждать здесь нечего. Крутанулась на каблуках и так же стремительно покинула кабинет, громко хлопнув дверью.
Золотов проводил ее кислым взглядом, вздохнул и сел на место, потирая покрасневшую щеку.
– Что ты ей сделал? – немедленно потребовал отчета мелкий романтик.
– Видимо, я должен сам догадаться, – с мрачной улыбкой заметил Вячеслав Андреевич.
Улыбки Федоров вынести не мог, улыбка – это уже слишком. Настя чуть ли не в слезах убежала, а он улыбается! Великозельский мавр в сердцах выругался и выскочил за дверь, догонять и успокаивать любимую.
Золотов недолго успел побыть один – народная тропа к нему и не думала зарастать. Дверь тихонько скрипнула, и в щель пролезла короткостриженая голова, украшенная солнечными очками. Принадлежали очки и голова Лешему, пристебаю господина Ланцова.
– Здрасте, Антон Романович! Можно? Разговор есть.
– Заходи…
Леший неловко присел на стул, молчал и мялся, будто сотрудник, пришедший просить прибавки к жалованью.
– Не томи.
– Антон Романович… А правда, если ценные показания дать, спрятать могут?
Золотов кивнул и напомнил Лешему про закон о защите свидетелей. Хотя и близко не представлял, как он работает.
– А ты что, хочешь дать ценные показания?
– Очень ценные, – Леший уставился на следователя преданным взглядом голодного кота, – но мне нужны гарантии.
Конечно. Хоть мешок гарантий. Никаких проблем, группа прикрытия уже выезжает из Москвы. С автоматами, новым паспортом и пластическим хирургом.
Леший, как и большинство граждан, считал себя умным и к неприятностям готовился загодя. А столичные тучи над Великозельском явно сгущались. И Леший решил подстелить соломки.
Накануне они с Кишкой сидели и перетирали сложную городскую обстановку. Леший сообразил включить в телефоне диктофон и разговор записать. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится?
Обсуждали задержание Головы.
– В тачке его запер и поджег! Не выпускал, пока Голова не раскололся. А потом в довесок еще урной по репе огрел, – возбужденно делился Леший с Кишкой последними новостями. – Полгорода видело. Урной по кумполу – полнейший беспредел! Эх, жаль, тогда на охоте в ружье не картечь была…
– Отморозок! – веско констатировал Кишка. – А мы ему – баньку, девочек. Курва московская! Лось сохатый!
