Значит, это была Оксанина прабабка? Ну и тесен же мир!
«Довольна? – саркастически спросила себя Катерина, взбивая подушку и поудобнее умащивая на ней усталую голову. – Вспомнила? Теперь можно спать?»
Легла и притихла, усиленно стискивая веки. Почему-то вслед за воспоминанием о письме деда в памяти закружилась всякая ерунда. Как переживали мама с папой по поводу тех телесъемок, как нелепо, напряженно чувствовала себя тогда Катерина, как над ней потом насмехались в классе… Даже добрейшая Лидия Константиновна, преподавательница домоводства, не осталась в стороне и упрекнула, что оставила недовышитой бабушкину подушку…
Сердито стиснув губы, Катерина снова села и спустила на пол ноги. Нашарила тапочки, набросила халат и включила свет. Нет, это же надо – уродиться такой психопаткой! Вот не спится ей, не лежится, вот не успокоится она до сих пор, пока не прочтет то письмо!
Катерина отыскала среди вороха диванных подушечек заветную бабушкину – с поблекшим букетом полевых цветов на ней – и взяла маникюрные ножнички. Как аккуратно зашила наволочку мама, как рассердится, когда узнает, что Катерина лазила в подушку…
Ну, это еще не скоро произойдет. Родители все лето безвылазно живут под Арзамасом, на даче, оттуда в Нижний не больно-то наездишься, автобус раз в сутки ходит, ну а когда они вернутся, можно будет что-нибудь наврать, например, в подушке завелась моль, и поэтому пришлось…
Она распорола наволочку, достала еще одну – пожелтевшую от времени, льняную, незашитую, и заглянула в нее. Запах тонкой, сухой пыли ударил в нос, и Катерина несколько раз чихнула.
Так пахли старые фолианты, именно так. Однако что это за труха сыплется из наволочки?
Катерина осторожно просунула внутрь руку и нащупала истертые листки и горсть бумажной пыли. Надо же, некоторые дедовы письма совсем истерлись! Все-таки бабушка не просто так зашила их в подушку для бережного хранения, а каждую ночь подкладывала эту подушку под голову. Как бы общалась с дедом до последних дней жизни. Ну и вот вам результат, пожалуйста: перед Катериной ломкие листки с неразличимым, совершенно стершимся текстом. Конечно, ведь все свои письма дед Василий писал карандашом, где ему было взять ручку с чернилами на передовой! Химический карандаш еще хоть какие-то следы оставил, а вот простой… ничего не осталось, ничего! Однако то письмо из госпиталя, насколько Катерина вспоминает, было написано именно чернилами. Она еще тогда, много лет назад, обратила внимание на кляксу в уголке странички. И подумала, что эта Клава Кособродова, наверное, была изрядная неряха – вроде нее самой. Наверное, именно поэтому она и запомнила накрепко эти имя и фамилию.
Так. Вот оно, дедово письмо!
У Катерины почему-то заколотилось сердце, когда она развернула потертый на сгибах, желтый листок.
«Здравствуйте, моя любимая жена Асенька, родные дети Володя и Машенька!
Не пугайтесь, получив письмо, написанное чужим почерком. В последнем бою меня ранило в правое плечо, оттого не в силах я сам держать карандаш, пишут за меня добрые люди».
А где же про Клаву Кособродову? Катерина торопливо пробежала глазами строчки. Ах да, вот, ближе к концу, уже после рассказа о смерти какого-то там бывшего соседа:
«Девушка, что пишет за меня это письмо, работает на швейной фабрике. Она была при кончине нашего прежнего знакомца, она ему и глаза прикрыла. Ее зовут Клава Кособродова, душа у нее добрая, а почерк разборчивый, не то что у меня, так что надеюсь крепко: каждое слово ты в моем письме разберешь и поймешь правильно».
До чего странно! Только вчера Катерина видела эту самую Клаву своими глазами, а сейчас читает о ней в письме полувековой давности. Какой она стала теперь, Клава Кособродова… несчастная развалина, полная ненависти к жизни! Хотя ей досталось в этой самой жизни, досталось крепко, очень крепко! Такое ощущение, что кто-то ее жестоко проклял, эту самую Клаву Кособродову, и на своем пути к богатству – скорее всего, воображаемому, конечно! – она натыкалась только на неодолимые препятствия, начиная с потери собственного письма, в котором она просила свою мамашу сходить к какой-то там Дворецкой и разузнать про письмо ее мужа из госпиталя, и кончая…
Что?! О чем просила?!
Катерина зажмурилась. Только сейчас, только в эту минуту до нее дошло, что Дворецкая, которая получила загадочное письмо от загадочного мужа, та самая неведомая Дворецкая, к которой так и не дошла мамаша Клавы Кособродовой, – это ее, Катеринина, бабушка Ася Николаевна! А муж, диктовавший письмо в госпитале, – ее дед Василий Дворецкий. А письмо, которое она сейчас держит в руках, – то самое письмо, из-за которого Клава Кособродова считала всю свою жизнь напрасно пропавшей!..
«Здравствуйте, моя любимая жена Асенька, родные дети Володя и Машенька!
Не пугайтесь, получив письмо, написанное чужим почерком. В последнем бою меня ранило в правое плечо, оттого не в силах я сам держать карандаш, пишут за меня добрые люди.
Спешу сообщить, что жив и здоров, насколько позволяет моя рана. Поначалу боялся, что руку отнимут, но доктор сказал, вроде бы обойдется дело. Не иначе, твоими молитвами и горючими слезами, дорогая Асенька, начал я выздоравливать.
Хотя не всякому так повезло, как мне. Вот на соседней койке позавчера умер один человек… А знаешь, кто это он был? Ни за что не угадаешь! Наш сосед со старого двора – ну, тот самый, у которого дед себе домовину при жизни выстругал. Вспомнила?
Много он чего понарассказывал про себя, я мало чему верил, но поскольку здешний особист разговаривал с ним по-человечески, значит, не так уж он и врал. Выходит, и правда искупил свою вину кровью и, если бы выжил, вернулся бы в строй уже как человек. Только, беда, не выздоровел он. Ты, Асенька, сходи к Анне Ивановне и покажи это письмо. Небось через военкомат известят ее, а ну как нет? Он же, помирая, все просил, чтоб я непременно известил о его кончине мать. И чтобы ей передал: надо, мол, достать из-под порога какой-то черный гроб (сестренка его Тонечка якобы знает, где он лежит), а открыть нужно позвать деда из Вышних Осьмаков. Конечно, сосед при этих словах уже заговаривался предсмертно, потому что дедушка его давным-давно сгинул из дому неведомо куда и, конечно, уже помер. Да и разве может под порогом находиться гроб?! Однако я перечить ему не стал и обещал, что все передам досконально. Ты, Асенька, не поленись, сходи к Анне Ивановне, буде она еще жива, а то, может, не перенесла того горя, какое сын ей принес. Но он клялся, умирая, что ни в чем не был виновен и оговорили его злые люди. Ну, земля ему пухом…
Девушка, что пишет за меня это письмо, работает на швейной фабрике. Она была при кончине нашего прежнего знакомца, она ему и глаза прикрыла. Ее зовут Клава Кособродова, душа у нее добрая, а почерк разборчивый, не то что у меня, так что надеюсь крепко: каждое слово ты в моем письме разберешь и поймешь правильно.
Целую вас крепко, любимая моя жена Асенька, родные дети Володя и Машенька. Желаю вам быть здоровыми и ждать меня терпеливо, а я вернусь домой непременно, как только разобьем фашистского зверя в его логове.
