Пока он вопил и топал, Хазруэль шепнул Абдулле:
— В океане на юге есть плавучий остров, мимо которого корабли проходят лишь раз в сто лет. На нём выстроен дворец и растёт много фруктовых деревьев. Можно, я сошлю брата туда?
— А теперь вы собираетесь прогнать меня! — не унимался Дальциэль. — Никого не волнует, как мне будет там одиноко!
— Кстати, — шепнул Хазруэль Абдулле, — родственники первой жены твоего отца заключили с наёмниками соглашение, которое позволило им покинуть Занзиб и счастливо избежать гнева Султана, но две их племянницы остались. Султан арестовал бедных девушек, ведь теперь они твои ближайшие родственницы.
— Как это огорчительно, — искренне ответил Абдулла. Он понял, к чему клонит Хазруэль. — Быть может, о великий ифрит, ты отметишь своё возвращение на путь добра тем, что перенесёшь этих юных дам сюда?
Жуткое лицо Хазруэля просияло. Он поднял огромную когтистую лапу. Прогремел раскат грома, за которым последовал девичий писк, и перед троном возникли две толстые племянницы. Всё оказалось очень просто. Абдулла понял, что Хазруэль действительно утаивал свою силу. Взглянув в громадные раскосые глазищи ифрита, в уголках которых ещё стояли слёзы после нападения пса, Абдулла понял: ифрит знает, что он знает.
— Хватит принцесс! — охнула принцесса Беатрис. Она стояла на коленях возле Валерии, и вид у неё был раздражённый.
— Нет-нет, заверяю вас, это совсем другое дело, — успокоил её Абдулла.
Племянницы ничем не напоминали принцесс — скорее наоборот. Они были в самых старых своих одеждах практичного розового и повседневного жёлтого цвета, к тому же измятых и несвежих после пережитых испытаний, причёски у бедняжек совсем растрепались. Девушки бросили взгляд на Дальциэля, который рыдал и топал ногами у них над головой, а затем на массивную фигуру Хазруэля, а потом и на Абдуллу, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки, и завизжали. После чего каждая попыталась спрятать лицо на пухлом плече сестры.
— Бедные девушки, — заметила принцесса Верхне-Норландская. — Вовсе не царственное поведение.
— Дальциэль! — окликнул Абдулла хнычущего ифрита. — О прекрасный Дальциэль, похититель принцесс, успокойся на миг и погляди, что за подарок я преподношу тебе, чтобы утешить тебя в изгнании.
Дальциэль умолк на полувсхлипе.
— Подарок?
Абдулла показал на племянниц:
— Взгляни на двух невест — юных, цветущих и изнывающих без наречённого.
Дальциэль отёр со щёк сверкающие слёзы и осмотрел племянниц — совершенно так же, как самые дальновидные клиенты Абдуллы осматривали его ковры.
— Парные! — сказал он. — И какие пухленькие! Ну и где тут подвох? Они наверняка не твои, и ты не имеешь права ими распоряжаться!
— Никакого подвоха, о сиятельный ифрит, — возразил Абдулла. Ему подумалось, что теперь, когда ближайшие родственники девушек их бросили, они оказались в полном его распоряжении. Но на всякий случай он добавил: — Ты же можешь их похитить, о могучий Дальциэль. — И он подошёл к племянницам и погладил обеих по пухлым плечам. — Милые дамы, — начал он. — О полнейшие из полных лун Занзиба, молю, простите меня за тот несчастный обет, который помешал мне сполна насладиться вашим… э… величием. Посмотрите же, какого мужа я нашёл вам взамен моей ничтожной особы.
При слове «муж» головы племянниц так и вскинулись. Они посмотрели на Дальциэля.
— Какой симпа-атичный, — произнесла розовая.
— А мне нравится, когда крылья, — произнесла жёлтая. — Оригинально.
— Клыки — это так эротично, — задумчиво протянула розовая. — И когти тоже, только надо поосторожнее с коврами.
С каждым их высказыванием Дальциэль сиял всё пуще.
— Сейчас же их похищу, — решил он. — По мне, так они куда лучше принцесс. Хазруэль, почему я с самого начала не стал вместо принцесс похищать толстушек?
Хазруэль обнажил клыки в ласковой улыбке:
— Ты сам так захотел, о брат мой. — Улыбка его померкла. — Ну что ж, если ты готов, мой долг — отправить тебя в ссылку прямо сейчас.
— Теперь я не особенно возражаю, — ответил Дальциэль, не сводя взгляда с племянниц.
Хазруэль снова простёр руку — медленно и неохотно, — и так же медленно, с тремя раскатами грома, исчезли Дальциэль и две племянницы. Слегка потянуло морем, откуда-то донеслись крики чаек. И Морган, и Валерия снова принялись плакать. Все прочие вздохнули, глубже всех Хазруэль. Абдулла с некоторым удивлением понял, что Хазруэль и вправду любил брата. Хотя понять, как вообще можно любить Дальциэля, было трудновато, Абдулла его не винил. Мне ли его судить, подумал он, когда Цветок-в-Ночи подошла и взяла его за руку.
Хазруэль снова вздохнул — ещё тяжелее — и, горестно свесив по сторонам кожистые крылья, уселся на трон, который был ему куда более по мерке, чем Дальциэлю.
— У нас ещё остались нерешённые дела, — сказал он, бережно ощупывая нос. Нос, судя по всему, уже подживал.
— Ещё бы! — воскликнула Софи, Она дожидалась на ступенях трона, когда представится случай заговорить. — Когда ты украл наш бродячий замок, то куда-то подевал моего мужа Хоула. Где он? Хочу его обратно!
Хазруэль печально поднял голову, однако не успел он ответить, как в толпе принцесс раздались испуганные крики. Все, кто стоял у ступеней, разбежались подальше от кринолина Её совершенства. Тот надувался и опадал на обручах, словно гармошка.
— Помогите! — послышался из-под него голос джинна. — Выпустите меня отсюда! Вы обещали!
Цветок-в-Ночи так и зажала рот ладошкой.
— Ой! Совсем забыла! — ахнула она и побежала от Абдуллы вниз по ступеням. Она отбросила кринолин в сторону и из-под него вырвался клуб лилового дыма.
— Я желаю, — воскликнула Цветок-в-Ночи, — чтобы ты, джинн, освободился от власти бутылки и обрёл свободу на веки вечные!
Джинн, как всегда, не стал тратить время на благодарности. Бутылка взорвалась с громким «бамс!». Среди клубов дыма на ноги поднялась фигура определённо более плотная.
При виде её Софи коротко вскрикнула:
— Вот спасибо этой девушке! Спасибо, спасибо!
Она так быстро подбежала к тающим клубам дыма, что едва не опрокинула скрытого в них человека. Он, впрочем, не возражал. Он обнял Софи и закружил по залу.
— Как же я не догадалась? Почему я ничего не поняла? — задыхалась Софи, танцуя по битому стеклу.
— Чары же, — мрачно объяснил Хазруэль. — Если бы было ясно, что это чародей Хоул, кто-нибудь наверняка освободил бы его. Вы не могли догадаться, кто это, а он не мог никому про это рассказать.
Придворный маг Хоул оказался моложе и гораздо элегантнее кудесника Салимана. Он был в роскошном костюме лилового атласа, по соседству с которым волосы у него отливали довольно-таки неестественной желтизной. Абдулла взглянул в светлые глаза чародея на худощавом лице. Он же ясно видел эти глаза — тогда, в оазисе. Абдулла подумал, что должен был догадаться. Он почувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Он помыкал этим джинном. Он думал, что неплохо его знает. Следует ли из этого вывод, что он неплохо знает чародея? Или нет?
