LIII
В Старом дворце не смолкали крики Гюльбахар.
– Кто она такая, эта ведьма, чтобы приглашать меня в мой собственный дом? Что, наш сын должен по ее приглашению в дом к своему отцу ехать?!
Причиной бури стало приглашение Гюльбахар на церемонию обрезания сына в Стамбул и то, что Хюррем лично встретила прибывшую из Манисы в Стамбул Гюльбахар в Юскюдаре.
Наслушавшись в течение нескольких часов славословия и похвалы в адрес Хюррем, Гюльбахар, оставшись наконец одна, дала волю гневу. Служанки попытались помочь ей раздеться, но у них ничего не вышло. Гюльбахар не могла стоять на одном месте и в ярости носилась кругами по комнате: «Жалею, что в прошлый раз вот этими самыми руками ее не задушила! И повелитель бы избавился от этой напасти, и государство не оказалось бы в руках проклятой московитки».
Служанки, которых Гюльбахар привезла с собой из Манисы, уже давно привыкли к вспышкам гнева своей госпожи. Они тут же все исчезли, чтобы в укромном месте подождать, пока гнев бывшей Хасеки уляжется. Служанки, жившие в Старом дворце, такими опытными не были. Они продолжали стоять в покоях Хасеки, ожидая, когда понадобится их помощь. Когда они поняли, что выкрики «Змея!» и угрозы убить относятся к возлюбленной супруге султана Сулеймана, то некоторые из них решились даже уговаривать Гюльбахар успокоиться, потому что кто-то может услышать. Платой за такую ошибку немедленно стали палка, несколько пощечин и царапин, щедро розданные им.
Те, кто были свидетелями встречи двух дам в Юскюдаре, никогда бы не поверили, что женщин разделяют вражда и ненависть. Всем показалось, что за прошедшие годы обе женщины стали мудрыми и зрелыми и между ними установился замечательный мир.
Хюррем выехала встречать Гюльбахар. На ней было невероятно роскошное платье, которое она приказала сшить специально для этого дня. Поверх платья был надет расшитый золотом и шелком кафтан, а на голове красовался высокий пурпурный хотоз с белой муслиновой накидкой. Все в ее облике с ног до головы словно хотело сказать: я и есть власть, и императорский цвет был тому подтверждением. Торжественно и церемонно вышла она из кареты. Медленно подплыла к карете Гюльбахар. Первое, что увидела черкесская красавица, – это огромный хотоз Хюррем, украшенный жемчужинами. Насколько Хюррем была красива и свежа, настолько бледной и измотанной оказалась Гюльбахар, утомленная долгой дорогой. Правда, во время последней остановки в пути она прихорашивалась в течение нескольких часов, чтобы выглядеть перед своей соперницей красивой и сильной, но пережитые ею несчастья отразились на ее лице, оставив на нем след, который было невозможно стереть.
Сначала заговорила Хюррем.
– Как было бы хорошо, если бы наш шехзаде был сейчас рядом с вами и мы могли его увидеть, – прощебетала она.
– Повелитель, возможно, захотел о чем-то поговорить с наследником престола, поэтому Мустафа с несколькими визирями отправился к падишаху.
Последние фразы были сказаны самым нежным голосом и с улыбкой. На самом же деле они показывали, что скрытая война между Хюррем и Гюльбахар продолжается с новой силой. Хюррем назвала Мустафу «нашим шехзаде», показывая, что считает его по статусу равным своим сыновьям. А Гюльбахар не преминула напомнить о том, что ее сын – наследник престола. Так что прошлая Хасеки продемонстрировала законной жене, что, несмотря на ее статус, ее дети для падишаха и государства на втором месте после Мустафы.
Хюррем быстро совладала с собой и весело взяла Гюльбахар под руку:
– Сулейман очень скучает по нашему шехзаде.
Ей было приятно показать Гюльбахар свою близость и свою власть над падишахом. Она долго готовилась к этой сцене и теперь воплощала задуманное.
– Вы не представляете, как я огорчилась, когда Сулейман сказал, что Гюльбахар и Мустафа остановятся в Старом дворце. Я попыталась спорить с ним и сказала, что это совершенно невозможно, что я никогда на это не соглашусь, что мы должны принять нашего шехзаде и Гюльбахар Ханым здесь, в нашем дворце. Но повелитель был непреклонен. Сулейман всегда такой. Если один раз что-то решил, то никогда не передумает.
Она краем глаза следила за лицом Гюльбахар, внимательно наблюдая за тем, какое действие производят ее слова. Услышав, что московитка называет ее бывшего возлюбленного просто Сулейманом, Гюльбахар взбесилась. «Ты кого куда приглашаешь, – подумала она. – Ты меня в мой собственный дом в гости зовешь».
Гюльбахар с трудом сдержалась, чтобы тут же не дать волю гневу. Нужно было сохранить достоинство, идти с высоко поднятой головой, скрывая ненависть, одаряя всех улыбкой. Посторонний человек не заметил бы в словах и поступках Хюррем никаких следов размолвки. Но Гюльбахар знала, что каждое слово подобрано специально для нее.
– Как я могу не знать? Он такой упрямец.
Этой фразой Гюльбахар намекала Хюррем: что ты мне рассказываешь, девочка. Пока тебя не было, он был моим. Ты будешь мне рассказывать про собственного мужа?
Но Хюррем сделала вид, что ничего не заметила:
– Насколько упрям Сулейман, настолько же и я. Если я что-то решила, то непременно сделаю. Я решила, что если я отправлюсь встретить вас и скажу, как рада буду принять вас в гости и в нашем доме, то, думаю, Гюльбахар Ханым меня не обидит.
Она лукаво посмотрела Гюльбахар прямо в глаза. Ей очень хотелось разглядеть истинные чувства бывшей Хасеки. В ее глазах были ненависть и ревность. Именно это Хюррем и хотела увидеть. Ее саму обуревали похожие чувства. Она смертельно ненавидела женщину, которая угрожала всему тому, что Хюррем строила так много лет. И она понимала, что у нее нет никакой жалости ни к ней, ни к ее сыну, и единственное, что ее спасет, – это расправа над ними.
– Вы знаете, я хотела сообщить вам замечательную новость, – с улыбкой продолжала она. – Теперь вам больше не надо возвращаться ни в какую Манису. Я поговорила с Сулейманом, и он согласился. Вы и ваш шехзаде должны жить здесь. Сын должен быть рядом с отцом, не так ли?
Хюррем продумывала свой план долгие месяцы. Она не считала, сколько бессонных ночей провела, но каждую деталь этого плана обдумала тысячи раз, предусмотрела любую возможность, продумала все возможные ситуации, любые действия. Например, она была уверена, что Гюльбахар никогда не согласится остановиться в Новом дворце, каждый уголок которого навевал ей тысячи воспоминаний. А Хюррем и не собиралась настаивать. Ее цель была благородно предложить ей это, но при этом увидеть, как она откажется. Этого было достаточно. Однако остаться в Стамбуле Гюльбахар, без сомнения, с радостью бы согласилась. И Сулейман принял бы ее, и после этого никто бы ее не спрашивал об отъезде. Все произошло, как она ожидала. Хотя Гюльбахар бесилась от злости, за это учтивое приглашение ей пришлось поблагодарить Хюррем.
– Мне и Мустафе Хану будет гораздо спокойнее и удобнее в Старом дворце. К тому же мне не хочется, чтобы мой шехзаде уже сейчас запирал себя во дворце, в котором ему предстоит жить, когда он станет падишахом. Ведь по воле Аллаха ему предстоит жить там очень долго, – сказала она.
